И восстанет ветер. Баллады - Даниэль Мусеевич Клугер

По закону запретна она!»

И воскликнул тогда Сендер-коэн:

«Коли так ты ведешь разговор,

Коль закон твой бездушно устроен,

Мы пойдем в христианский собор!»

…Шли к собору при полном молчанье.

Город будто от страха застыл.

Перед самым началом венчанья

Им дорогу раввин преградил.

Лик его был печален и темен,

А слова походили на стон:

«Отвергаешь ты Господа, коэн!

Покарает отступника Он!»

Только взгляда он был удостоен.

Показались пустыми слова.

Не услышал его Сендер-коэн,

Не услышала Рейзел-вдова.

И внезапно раскатами грома

Был нарушен небесный покой.

Тьма спустилась на город, истома

Души полнила смертной тоской…

И взметнулось подземное пламя,

И в колодце вскипела вода,

И разверзлась земля под ногами,

И сошлась, не оставив следа!..

Не воротятся аисты в гнезда

У давно обмелевшей реки,

А немые свидетели — звезды —

Безучастны и так далеки.

Пролетели века незаметно,

Не растет за оградой трава.

Здесь когда-то исчезли бесследно

Сендер-коэн и Рейзел-вдова.

Наказание или награда?

Ведь разлуки не дал им Господь:

В небесах или в сумраке ада

Стали двое — единая плоть.

И беззвучно танцуют пылинки

В серебристом сиянье луны.

…А у Рейзел глаза, словно льдинки, —

Так прозрачны и холодны…

Жизнь коэнов — потомков священников Иерусалимского Храма — по сей день жестко регламентируется в религиозной среде. Например, коэну запрещается жениться на разведенной женщине.

Историю, ставшую основой баллады, упоминает в своих «Мемуарах» Любавичский ребе Иосеф-Ицхак Шне-ерсон. Согласно его утверждению, событие произошло в 1363 году в Кракове, а фамилия непокорного коэна была Зелигман. Краковским раввином был в то время изгнанный из Германии рабби Ицхак. На протяжении несколько веков площадь перед собором, где якобы земля поглотила жениха и невесту, была обнесена специальной оградой. Сделано это было по просьбе раввина: поскольку среди местных евреев имелось немало коэнов, которым запрещено находиться рядом с могилами, следовало обозначить место, ставшее фактически местом захоронения. Площадь эту местные жители называли «Площадь проклятой еврейской свадьбы». Площадь существует и по сей день, но она уже перестала быть пустырем. Здесь установлен памятник краковским евреям, погибшим в годы Холокоста.

«АМУРСКИЕ ВОЛНЫ»

Этот старый вальс был написан молодым

капельмейстером 11-го Восточносибирского полка

Максом Кюссом и посвящен жене командира полка

Вере Анатольевне Кириленко.

Дальний Восток, гарнизонный оркестр,

Робкие взгляды, простые слова…

Музыка, музыка льется с небес,

Звонкой струною дрожит тетива.

Музыка, музыка вместо письма,

Пена слетает с могучей волны —

То ли оркестр, то ль природа сама

Дарит сегодня прозрачные сны…

Плавно Амур свои воды несет…

Музыка вечно над ними плывет…

Бьют барабаны и трубы трубят…

Медные волны уходят в закат…

Что ж, музыкант — и чужая жена…

Нынче печален могучий поток,

Тусклою стала речная волна.

Вальса напев не проступит меж строк.

Он — на войну, а она — в Петербург.

Тысячи верст между ними легли.

Воздух морозный сегодня упруг.

Звуки летят, как посланья любви…

Где-то Амур, где-то снова война.

Здесь — революция, там — тишина…

Тают надежды и гаснут огни.

Больше вовек не встречались они.

Время густеет — в Одессе, в Москве

И в Петербурге… Полуденный зной.

Музыка снова плывет в синеве.

Звуки ли, тучи парят над землей?

…Дальний Восток, гарнизонный оркестр,

Берег амурский и тих, и суров.

Где-то на Тихвинском — каменный крест.

В гетто — телами заполненный ров…

Только Амур свои воды несет…

Музыка вальса над ними плывет…

Тусклою медью окрашен закат…

И не вернуть те минуты назад…

Макс Авельевич Кюсс, автор вальса «Амурские волны», был расстрелян в селе Дальник Одесской области зимой 1942 года вместе с тысячами других одесских евреев. Вера Анатольевна Кириленко похоронена в Санкт-Петербурге.

ВОЛЫНСКАЯ ЛЕГЕНДА

Небо синее раскрылось, будто звездный веер.

Жил в местечке на Волыни арендатор Меир.

То поляки, то козаки, будто волки, рыщут,

Меир наш сидит в подвале или на горище.

Годы черные умчались, он живым остался.

Как-то поздно, на подводе Меир возвращался.

Вдруг козак навстречу вышел и взмахнул рукою:

«Неслучайно повстречались ночью мы с тобою…»

Над рекою туча ходит, черной птицей рея.

Над рекой козак зарезал Меира-еврея.

То не туча разметалась, не седая буря —

То судья спросил козака, грозно брови хмуря:

«Ты ли горло перерезал Меиру-еврею?»

И козак ответил твердо: «Я — и не жалею!

Я скажу, судья вельможный, я тебе откроюсь.

Ты меня казнить прикажешь, я и успокоюсь.

Меир был моим соседом и единоверцем.

И пришел я в вашу веру не с открытым сердцем.

Мой отец — Рувим-сапожник, мать звалась Рахилью.

Их могил не сыщешь нынче, занесло их пылью…

А еще была дивчина — душу мне открыла.

Я любил ее, панове, — и она любила.

Да бедна была дивчина, сам я беден тоже.

И просватал Хаву Меир — что ж ты сделал, Боже?!

Арендатору мамаша много задолжала…

Как узнала то дивчина — сразу прибежала.

Но стоял я рядом с нею и не чуял лиха!

А она ко мне склонилась и