Непрофессиональная Россия: книга о профессиональных непрофессионалах - Руслан Александрович Линьков

РФ означает «поддержание устойчивости доллара и американской экономики», а «государственный оборонный заказ является одной из важнейших инвестиционных программ России, которая во многом определяет уровень развития промышленных технологий и конкурентоспособность российской экономики»[76]. Именно этот путь гонки вооружений во многом развалил «великий и могучий» Советский Союз. Несмотря на солидный возраст нашего верховного командования, уроки стратегических ошибок СССР наши многозвездочные генералы не усвоили. Они и сегодня предлагают России пройти по дороге геополитической психопатии на вечном российском двигателе военной истерии. В другом интервью «Тверской, 13» тот же генерал Московский признается: «Годы холодной войны прошли для нас под знаком изнуряющей советскую экономику гонки вооружений». Но это реалистическое признание не мешает ему быть одним из главных идеологов нового витка гонки вооружений. Позиция генерала Московского очень напоминает старый советский анекдот «Да, у меня есть свое мнение, но я с ним не согласен».

3. Боенеготовность как главная стратегическая характеристика ВС России

Проблему формирования боеготовности любой армии можно разделить на три подпроблемы — военная стратегия, вооружение и техническое обеспечение ВС, собственно боеготовность как результат обучения и боевой подготовки. Взглянем, как обстоит в России дело с этими тремя составляющими боеготовности.

Военная стратегия любой армии и даже ее любого подразделения прямо зависит от состояния их вооружения и технического обеспечения. Сегодня с учетом новых военных угроз принципиально изменилась вся военная стратегия стран НАТО. Она строится на доминировании мобильных оснащенных новейшей техникой и высоко управляемых сравнительно небольших подразделений вместо крупных, неподвижных и малоподвижных воинских частей. Стратегический фундамент ВС стран НАТО — построенные на современном высокопроизводительном компьютинге высокоточные дистанционные вооружения, авиация и флот и одновременно мощные глобальные ультрасовременные системы информации, координации и управления. Так, для всех военных операций в Ираке при абсолютном перевесе в вооружении армии союзников — и количественном, и качественном — стратегической основой всех военных операций были: доминирование дистанционных операций, минимум потерь личного состава; высокая управляемость как отдельными частями, так и всей операцией. Для России сегодня в принципе недоступно такое развитие вооружения и технического обеспечения ВС и, соответственно, военной стратегии. Не случайно ни советское вооружение, ни советские консультанты не могли помочь Ираку в войне против США, как в свое время не смогли помочь и арабским странам в их войнах с Израилем. Сейчас критическое — по современным нормам технической вооруженности — техническое отставание почти всех частей ВС России прямо задает и их отставание в сфере военного профессионализма — как технологического, так и тактико-стратегического. Это неизбежно предопределяет и принципиальную невозможность развития современной военной стратегии. А сохранение гигантских ВС и ОПК делает в принципе невозможной техническую модернизацию и ВС, и ОПК. Возник своего рода заколдованный круг. Но эта, казалось бы, с позиции элементарного здравого смысла очевидная проблема почему-то недоступна пониманию российской политической элиты. Сегодняшние отношения военного и политического руководства РФ все более напоминают известную детскую игру в «веришь — не веришь». Сергей Иванов говорит: «Нам нужна миллионная армия — без этого нет обороноспособности!» А Федеральное собрание отвечает: «Верим», — приняв на вооружение принцип Тертуллиана «Верую, потому что абсурдно».

Дефицит современного вооружения и технического оснащения ВС и отсутствие современной стратегии неизбежно предопределяют и принципиальную дефектность военного обучения. Виталий Шлыков показал, что наши принципы подготовки офицеров далеки от норм современных ВС[77]. Поскольку вооружения существуют по обычным физическим законам и техническим идеям, то, очевидно, что при обучении офицеров в военных вузах ведущими предметами должны быть современная гражданская наука и техника. И только после их изучения и на их базе — и только тогда они смогут серьезно изучать специальные военные предметы. Но министр Иванов — человек без специального технического образования — наивно предлагает минимизировать обучение специальным гражданским дисциплинам («…специалист по управлению оружием в ракетных войсках стратегического назначения до 65–70 % своего учебного времени уделял гражданским дисциплинам. Это был перекос».) Реализация его идей приведет к такой принципиальной дисквалификации подготовки офицеров, которая сделает невозможным квалифицированное использование ими всех возможностей современной техники и одновременно резко повысит ее аварийность. А нормальное информационное обеспечение и управление ВС, если принять идеи С. Иванова, станет уже невозможным окончательно, страшно даже представить себе в ВС компьютерщика, получившего сугубо военное обучение. Вспомним пример украинских ВС, которые с советской базы сбили гражданский самолет. К дисквалификации офицеров ведет и создание 10-месячных курсов для их подготовки из отслуживших солдат-призывников. И, конечно, равно негативны как стремление сохранить все военные вузы независимо от уровня подготовки, который они дают, так и попытки реформировать образование без формирования конструктивной стратегии модернизации ВС. Но зато благодаря такой реформе выпускники военных вузов уже не смогут «уйти на гражданку» в качестве, например, инженеров. А в рамках неизбежных последствий сегодняшней реформы ВС — сохранения большинства частей как складов военного утильсырья — все большая дисквалификация военного обучения, в общем, не играет роли. Если военнослужащие никогда не увидят современной техники, то какую роль играет уровень их подготовки?

В 1972 году советские патриоты-политработники из Политбюро ЦК КПСС вместо того, чтобы ввести в ВС профессиональных сержантов как основу военного обучения, утвердили звание прапорщика, а в 1981 году добавили звание старшего прапорщика. До сих пор невозможно понять, зачем они это сделали и чем реально занимается прапорщик. Вместо института профессиональных сержантов они создали систему подготовки сержантов из призывников, которая фактически стала одним из главных базисов дедовщины. Подготовленный кое-как и кое-где сержант не может ничему научить солдат. Единственное, в чем он достигает совершенства, — это в утверждении собственной власти, т. е. фактически в дедовщине. Таким образом, мы имеем ВС, в которых, как пишет В. Шлыков, нет принятого во всех современных ВС хребта для развития профессионализма солдат[78], но зато есть институциональные предпосылки «неуставного» воспитания.

Как логическое завершение все той же системы формирования небоеготовности российских ВС приведем оценку расходов РФ на обеспечение ее боеготовности. «Зарубежные специалисты по военным финансам считают самым надежным измерителем боевых возможностей армии именно расходы на обеспечение ее готовности. По этому критерию Российская армия находится на одном из последних мест среди современных армий мира. В 2006 году США планируют потратить на боевую подготовку 147,8 млрд долл. (треть военного бюджета), то есть в полтора раза больше, чем на содержание личного состава (108 млрд долл.), и столько же, сколько на закупки и НИОКР (147,4 млрд долл.). У нас же расходы на боевую подготовку, по словам главного военного финансиста Л. Куделиной, составили в 2004 году 7 % военного бюджета, то есть менее 28 млрд руб. (1 млрд долл.). Таким образом, если мы уступаем США по военным расходам в 30 раз, то по расходам