Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи

После этого испытания мы переходили к металлоискателям, затем к другим воротам, которые открывал сотрудник, сидящий в стеклянной будке по другую сторону решетки. Охранник нес ключи от комнаты для свиданий, расположенной справа от входа, открывал еще одну дверь, и мы, наконец, оказывались на месте.

В первые годы помещение делила надвое старинная мраморная стойка, протянувшаяся от входа до окна на противоположной стороне, откуда офицер проверял, все ли в порядке. Сидя на скамейке, тоже мраморной, я ждала, когда придет наша мама, чтобы занять место по другую сторону стойки. Зимой от холода кровь стыла в жилах. Позже, опять же по инициативе Пагано, стойку и скамейки заменили на пластиковые столы и стулья, поменяли пол, покрасили грязно-серые стены. Работу доверили заключенным, которые посещали художественные курсы. На унылых стенах, исчезнувших под мазками пастельных тонов, появилось голубое небо и зеленый луг, на котором весело порхали большие бабочки. После этой «революции» комната, оставаясь частью тюрьмы, потеряла прежний мрачный вид и, самое важное, позволила людям сблизиться, обняться, держаться за руки во время свиданий.

Моя мама никогда не вставала раньше 10 утра. Ей нужно было не меньше получаса, чтобы привести себя в порядок. Время встречи приходилось рассчитывать с учетом ее привычек, и приходить раньше 10:30 не имело смысла. Но мне не хотелось рисковать: подготовительная суета, которая начиналась около 8 утра, почти всегда заканчивалась за столом для свиданий в нужное время.

Называть это беседой – неверно. Чаще всего это был не диалог, а монолог. Наши слова отскакивали от нее. Проходила минута и она уже контролировала ситуацию, отдавая распоряжения: «Я здесь и не могу ничего сделать, поэтому вы должны пойти и купить мне то и другое». Одежду, белье, другие мелочи. Около 50 евро в неделю мы тратили на журналы (нам разрешили переправлять их дополнительно к пяти килограммам еженедельной передачи). В камере она внимательно листала их и передавала нам вырезки вместе с грязными вещами для стирки и глажки.

Когда я не успевала на свидания, потому что полоса препятствий занимала больше времени, чем обычно, она писала свой заказ, который не успевала передать лично.

«Среда, 12 июня 2001»: указание дня недели здесь кажется излишним, ведь все они похожи друг на друга. Я расценила это как символ важности течения времени в тюрьме: все имеет значение, все должно оцениваться в минутах, которые медленно текут в песочных часах искупления. К письму был приклеен аэрофотоснимок Сан-Витторе. Одна стрелка указывала на главную дверь на пьяцца Филанджери: «Вы входите сюда». Чуть правее еще одна стрелка, указывающая на крыло комплекса с ее камерой: «Я живу здесь». Маленькое сердечко, нарисованное красным маркером, окружало окно на верхнем этаже.

«Мои любимые, – обращалась она ко мне и Алессандре, – мне нужно пополнить свои запасы…» Далее следовал список покупок. Кремы для лица, бронзаторы для тела, несколько масок для глаз и губ.

Некоторые письма были полны нежности. Например, письмо от 21 апреля 2003 года, в котором она благодарила меня за красивую посылку, которую я приготовила для нее: «Любовь моя, ты просто молодец! Целую, целую, целую. Мама». Но эти порывы были такими редкими.

Чаще всего письма были полны раздражения и сарказма. «Спасибо за посылку, в которой не хватает пижамы, – писала она в среду 12 декабря 2001 года. – И спасибо за две юбки, которых у меня полно…»

«Пятница, 10 января 2002»: едких претензий было две. Первая – по поводу чистых простыней в еженедельной передаче (комплектов должно было быть два, а не один, потому что она спала с двумя подушками и ей нужны были две наволочки). Вторая, самая любопытная, была похожа на инвентаризацию запасов трикотажа у нее в камере:

У меня есть:

– белый кардиган, точно такой же, как кардиган лососевого цвета, который я отправила домой (и который вам придется прислать мне обратно, даже если он не перекрашен в желтый цвет, как я хотела);

– джемпер Blumarine;

– черный джемпер Gianna Masi, меланжевый;

– светло-голубой джемпер на трех пуговицах;

– лососевый джемпер на трех пуговицах;

– синий кардиган;

– синяя водолазка, которая пришла в последней передаче;

– четыре водолазки (обычные, которым десять лет, а я, напомню, нахожусь здесь уже шесть);

– синий меланжевый джемпер Gianna Masi;

– водолазка цвета фуксии (и было бы неплохо иметь пару колготок в тон);

– часть зеленого комплекта Orsetto (другую часть съел Бамби, поэтому я и попросила водолазку);

– три стеганых жилета, которые мне подарили Orsetto;

– синий джемпер-кардиган (тот самый, что раньше был лососевого цвета, а после того, как на нем появились пятна, покрашен);

– джемпер Malo, подаренный Orsetto (но он уже потертый и бесформенный, я ношу его только ночью);

– голубой джемпер Cucinelli, мой любимый (но его весь погрыз Бамби);

– джемпер кремового цвета, который сегодня на мне.

Итак, если я правильно помню, у вас есть светло-желтая и бежевая водолазки Gianna Masi и лососевый костюм, который мне связали. У меня здесь три коробки с джемперами, поэтому я проверила их, но не нашла кардиган с черной цветочной аппликацией. И прошу вас иметь совесть – поскольку вы можете представить, в каком ограниченном пространстве я живу, – не укорять меня, когда я говорю, что у меня чего-то нет!!! В конце концов, лососевого джемпера будет достаточно. Мама.

Хорек Бамби любил спать среди вещей Патриции и иногда грыз их.

1 февраля 2002 года она прямо набросилась на меня: «Аллегра, я просила ветчину и салат, а то, что я получила в передаче, мне совершенно не хочется. Кроме зеленых брюк не с той рубашкой, остальные штаны еще из прошлой эпохи, поэтому я раздала их, чтобы они не попадались мне на глаза. Поздравляю, отличный выбор! Мама».

В тот же день она написала Алессандре: «Ты действительно идиотка, да еще и эгоистка. Я сказала тебе, что зеленая рубашка не подходит. Положила штаны, чтобы ты увидела цвет тех, которые должна была привезти мне из Санкт-Морица. Вместо этого я открыла передачу и нашла все, что послала тебе. Ты должна знать, что я плохо себя чувствую и от каждой мелкой пакости мне становится еще хуже. Если ты настолько равнодушна и не можешь объяснить своей сестре, что это не то, что нужно было прислать, я не знаю, что и думать. На данный момент я делаю вывод, что ты мне нагло врешь и не присылаешь ничего из того, что я прошу».

5 июля снова упреки: «Дорогие мои, я уже не знаю, что и думать. Я просила обычные льняные брюки, такие, как вы присылали мне прошлым