Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи

пространстве на открытом воздухе. Спустившись на несколько ступенек, мы подходили к другой двери, охраняемой тем же офицером, который руководил потоком посетителей из караульного помещения. Еще одна дверь, и ты, наконец, попадаешь в зал выдачи разрешений на свидания и приема передач. Долгий путь, создающий ощущение – и кто знает, случайное ли – спуска в ад. Но есть и небольшое утешение: местный охранник был добрым и симпатичным человеком, который не переставал улыбаться нам. Изо дня в день, из года в год он всегда был рядом – вежливый, проливающий свет на мрак обстоятельств. Время от времени, по прошествии первых лет, он выходил из караульной комнаты, чтобы спросить, как дела, и обменяться парой слов, но без излишней фамильярности. В тюрьме даже среди тех, кто на стороне «хороших парней», встречаются самые разные люди: есть человечные, в которых чувствуется поток эмпатии, направленный на дисциплину, а есть надменные роботы.

Комната, где выдавали разрешение на свидание, представляла собой прямоугольное помещение с несколькими стойками, к которым можно было обращаться по мере необходимости. В ожидании своей очереди человек сидел на скамейке или стоял. Лето – самое страшное время из-за концентрации жары и вони на этих нескольких квадратных метрах. Чтобы понять, как страдают другие, не нужно было смотреть по сторонам – я все ощущала сама. Казалось, что только уголовники в этом проклятом месте чувствовали себя как дома. Возможно, все дело в привычке посетителя, а может, причина в непосредственном опыте заключения. Наглым типам ничего не стоило пролезть без очереди. А люди, которых я не могу определить иначе как «приличные», безоружные, незнакомые с тем миром, – они, как и мы, старались быть как можно более незаметными. Среди них я как-то увидела знакомого бармена и изобразила полное безразличие, а он ответил на эту деликатность взаимностью. Это было не смущение, не стыд – скорее жалость к другому несчастному, которому судьба поставила подножку. Но больнее всего мне было за некоторых пожилых женщин, просто обидно до слез. Для них легко можно было представить себе другую, нездешнюю, обычную, честную и порядочную жизнь. Они держались за ту толику достоинства, которую не отняла у них беда, и с опущенными глазами ждали момента, когда смогут снова увидеть сына, дочь, мужа или брата.

По средам у нас была только одна очередь – за разрешением на свидание. По пятницам три: одна – на свидание, вторая – отдать передачу, третья – отдать деньги. Очередь с передачами была самая длинная, иногда по два-три часа. Охранники принимали по десять штук за раз, стараясь не допускать толкучки у стойки, а потом дотошно проверяли, чтобы передачи были оформлены по правилам, упакованы определенным образом и весили не более пяти килограммов. Лишнее устраняли путем случайного отбора части содержимого. Одна передача в неделю, итого 20 кг вещей в месяц.

Продукты должны были быть герметично упакованы, но при этом доступны для проверки. Мы решили эту проблему с помощью пластиковых контейнеров, надеясь, что они не протекут. Никакой толерантности, никаких компромиссов – максимальная строгость для всех. С годами даже с этими сотрудниками мы наладили теплые отношения, уважали их работу. Иногда они по доброй воле давали нам послабления, если случалось, что вес немного превышал норму, но не закрывали на это глаза. Когда заканчивалась очередь с передачами, начинались следующие – за разрешениями на свидание и с деньгами. Даже на деньги был лимит. Секрет того, как немного сократить эту волокиту, заключался в том, чтобы предъявить как можно больше документов: один – на передачу, один – на разрешение, один – на деньги…

Получив разрешение на свидание, передав пакет и деньги, человек покидал этот подземный мир и снова выходил на поверхность, чтобы подышать воздухом виале Папиниано. В начале наших посещений состояние здания, по крайней мере тех его частей, которые мы могли видеть, было ужасным. Постепенно директор Пагано улучшил вид помещения: побелил стены, поменял мебель, отремонтировал полы – то немногое, что можно было сделать при имеющихся скудных ресурсах для обветшалого здания, построенного еще в конце XIX века. Но изменения были заметны. Кому-то они кажутся незначительными деталями, лицемерным гримом – ведь под ними все еще скрывалось побитое лицо тюрьмы. Но я с этим не согласна: убожество, в котором живут заключенные и подолгу работает персонал, налагает на все общество наказание за соучастие, противоречащее (возвращаясь к Конституции) «гуманизму».

Несмотря на пробки, воздух на виале Папиниано был менее спертым, чем в тюрьме. На выходе из здания нужно было повернуть налево и следовать вдоль тюремных стен. Потом поворот на виа Дельи Оливетани, и через двести метров ты оказываешься перед домом № 2 на виа Филанджери. В центре площади в сквере хозяева выгуливали своих собак. В маленьком кафе на углу виа Дельи Оливетани, где подавали хороший кофе, царила атмосфера старого Милана. В целом все было не так уж плохо.

Если вход с виале Папиниано был узким и абсолютно неприметным, то вход с пьяцца Филанджери демонстрировал свое архитектурное превосходство с определенной элегантностью. Стоило подойти к переговорному устройству, и одну из массивных дверей из темного дерева отпирал дежурный гауптвахты, расположенной слева. Так человек оказывался в большом атриуме, ограниченном со стороны, противоположной входу, еще одной преградой – стеной из зеркальных панелей. В этот момент нужно было молиться, чтобы комната для свиданий не была заполнена. Ведь в противном случае после нескольких часов, проведенных в аду, пришлось бы снова ждать.

За зеркальной стеной нас встречали охранники, которые проверяли разрешение на свидание, регистрировали нас и выдавали ключи от шкафчиков, где нужно было оставить свой телефон и другие личные вещи. Когда за моей спиной закрывалась вторая дверь, я чувствовала, что попадаю в другой мир. Мир, где все было металлическим, гремящим. Этот шум каждый раз пробирал до костей: к нему невозможно было привыкнуть, он раз за разом словно проходил сквозь меня. С этого момента все начинало тормозить из-за постоянных постов охраны. Каждый жест подвергался сомнению под бесстрастным взглядом надзирателей.

Пройдя через небольшую комнату с мониторами, на которые транслировались изображения с камер, направленных на площадь Филанджери, мы попадали в другое помещение, обставленное темно-синими металлическими шкафами. Наступало время обыска. Нужно было ждать, пока освободится один из сотрудников: десять минут, пятнадцать, полчаса… А я тем временем разглядывала карточки «Скифидола[20]», развешенные по шкафам. Десять лет назад они были предметом всепоглощающей страсти таких же ребят, как я. Эти маленькие смешные монстры возвращали меня в беззаботные годы. Ностальгию прерывал обыск, который мог быть как мягким, так и жестоким