Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

в доме Лепена, на дворе, в двух небольших комнатах, и я живо помню темную лестницу квартиры, маленькую переднюю с перегородкой, небольшую спальню, где он разливал чай своим гостям, и другую комнату, попросторнее, с простым диваном у стены, большим столом у окна, заваленным книгами, и письменным бюро возле него. В первый раз, как я попал на один из чайных вечеров его, он стоял у самовара и только сказал мне: „Вот, вы как раз поспели“. В числе гостей был у него пожилой человек, рассказывавший о привычках сумасшедших, строгой, почти логической последовательности, замечаемой в развитии нелепых их идей. Гоголь подсел к нему, внимательно слушал его повествование… Большая часть материалов, собранных из рассказов пожилого человека, употреблены были Гоголем потом в „Записках сумасшедшего“. Часто потом случалось мне сидеть и в этой скромной чайной, и в зале. <…> Степенный, всегда серьезный Яким состоял тогда в должности его камердинера. Гоголь обращался с ним совершенно патриархально, говоря ему иногда: „Я тебе рожу побью“, что не мешало Якиму постоянно грубить хозяину, а хозяину заботиться о существенных его пользах и наконец устроить ему покойную будущность. Сохраняя практический оттенок во всех обстоятельствах жизни, Гоголь простер свою предусмотрительность до того, что раз, отъезжая по делам в Москву, сам расчертил пол своей квартиры на клетки, купил красок и, спасая Якима от вредной праздности, заставил его изобразить довольно затейливый паркет на полу во время своего отсутствия»[118].

Малая Морская улица, 17

Именно в этот дом к 24-летнему писателю Николаю Гоголю приходил на чайные вечера 20-летний критик Павел Анненков. Гоголь жил в Петербурге уже пять лет и недавно, после издания «Вечеров на хуторе близ Диканьки», получивших одобрение самого Пушкина, достиг известности в литературном мире.

Однако, проснувшись знаменитым, юноша обнаружил, что финансовое положение его все так же стеснено и единственное его богатство – новые друзья, принимать которых он был вынужден в бедной двухкомнатной квартирке, окнами во двор, в этом самом доме, который тогда был выкрашен в белый.

По черной лестнице, обгоняемый прислугой, поднимался к Гоголю на последний этаж и Пушкин, которому оставалось жить всего 3 года.

«Пушкину. <…> 23 декабря 1833 г.

Если бы вы знали, как я жалел, что застал вместо вас одну записку вашу на моем столе. Минутой мне бы возвратиться раньше, и я бы увидел вас еще у себя. На другой же день я хотел непременно побывать у вас; но как будто нарочно все сговорилось итти мне наперекор: к моим гемороидальным добродетелям вздумала еще присоединиться простуда, и у меня теперь на шее целый хомут платков. По всему видно, что эта болезнь запрет меня на неделю…»[119]

«Пушкину. <…> Май 1834 г. <…>

…Теперь я так зло захворал, что никуда не могу носа показать. Если вы будете в нашей стороне и станете проходить мимо Малой Морской, то будьте великодушны и загляните ко мне страдающему и телом и духом. Я имею вам кое-что сказать.

Вечно ваш

Н. Гоголь»[120].

Из окон этого дома неделями доносился кашель страдавшего от петербургского климата писателя и причитания верного слуги Якима, ухаживавшего за ним в тесной, темной крохотной квартире, где они уживались вдвоем.

Здесь же по ночам, пока не догорят две выданные Якимом свечи, Гоголь написал большинство «Петербургских повестей» и комедию «Ревизор», одного из героев которой он поселил тут же. Хлестаков пишет письмо «его благородию, милостивому государю Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербург, в Почтамтскую улицу, в дом под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо»[121]. Свой адрес Гоголь во время 3-летнего пребывания в этом доме называл так: «в доме Лепеня под № 97».

Наследники придворного музыканта Лепена владели домом с 1820-х и до революции 1917 года, в советское время здесь размещалось общество художников, а улице еще в 1902 году по случаю 50-летия со дня смерти писателя дали имя Гоголя, которое она носила 90 лет.

Список источников

1. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года // Мультимедийное издательство Стрельбицкого, 2018.

2. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

3. Вересаев В. Гоголь в жизни // АСТ, 2017.

4. Весь Ленинград и область – 1924–1931.

5. Гиппиус В. В. Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники // Аграф, 1999.

6. Гоголь Н. В. Письмо Пушкину А. С., 23 декабря 1833 г. Петербург // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 15. Переписка, 1832–1834. – 1948. – С. 100–101.

7. Гоголь Н. В. Письмо Пушкину А. С., первая половина (до 13?) мая 1834 г. Петербург // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 15. Переписка, 1832–1834. – 1948. – С. 146.

8. Гоголь Н. В. Ревизор // Речь, 2018.

9. Пыпин А. Н. Гоголь, Николай Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). – СПб., 1890–1907.

10. Яцевич А. Г. Пушкинский Петербург. – СПб.: Петрополь, 1993.

Доходный дом (1890, Цейдлер)

Радищева ул., 5–7

«Я зашла к Гумилеву на Преображенскую… и застала его за странным занятием.

Он стоит перед высокой книжной полкой, берет книгу за книгой и, перелистав ее, кладет на стул, на стол или просто на пол.

– Неужели вы собираетесь брать все эти книги с собой? – спрашиваю я.

Он трясет головой:

– И не подумаю. Я ищу документ. Очень важный документ. Я заложил его в одну из книг и забыл в какую. Вот я и ищу. Помогите мне.

Я тоже начинаю перелистывать и вытряхивать книги. Мы добросовестно и безрезультатно опустошаем полку.

– Проклятая память, – ворчит Гумилев. – Недаром я писал: „Память, ты слабее год от года!“

Мне надоело искать, и я спрашиваю:

– А это важный документ?

Он кивает:

– И даже очень. Черновик кронштадтской прокламации. Оставлять его в пустой квартире никак не годится!

Черновик прокламации? Я вспоминаю о заговоре. Да, он прав. Необходимо найти его. И я продолжаю искать с удвоенной энергией.

– А вы уверены, – спрашиваю я снова, безрезультатно просмотрев еще несколько десятков книг, – вы уверены, что действительно положили его в книгу?

Улица Радищева, 5–7

Он раздраженно морщится:

– В том-то и дело, что совсем не уверен. Не то сунул в книгу, не то сжег, не то бросил в корзину для бумаг. Я с утра тружусь, как