Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

моя Академия возродится из пепла от такого важного приобретения, и заранее поздравляю себя с тем, что возвратила России великого человека»[107].

В середине XIX века дом был надстроен и расширен французским архитектором Робеном для одного из следующих владельцев – купца Антона Гитшова, но первоначальное здание было сохранено. Весь ХХ век в здании сменяли друг друга несколько школ. Возможно, по коридорам нынешней до сих пор бродит 250-летний дух слепого ученого, создавшего математический анализ, и подслушивает, как его теории объясняют ученикам XXI века.

Список источников

1. «Весь Ленинград и область – 1928».

2. Белл Э. Т. Творцы математики. – М.: Просвещение, 1979.

3. Боголюбов А. Н. Математики. Механики. Биографический справочник. – Киев: Наукова думка, 1983,

4. Весь Ленинград. Адресная и справочная книга. Издательство Леноблисполкома и Ленсовета. – Ленинград, 1935,

5. Гиндикин С. Г. Рассказы о физиках и математиках. – 3-е изд., расш. – М.: МЦНМО, 2001.

6. Ленинград. Краткая адресно-справочная книга. – Лениздат. 1973.

7. Пекарский П. П. История Императорской академии наук в Петербурге. Т. 1. – СПб., 1870.

8. Пикуль, В. Фаворит: Роман-хроника времен Екатерины II. В 2 т. Издательство: Л.: Лениздат. 1984–1985.

9. Робен, Адриан. Русский биографический словарь А. А. Половцова. Том 16 // Типография Императорской Академии Наук, 1913.

10. Справочная книга о лицах, получивших на 1867 год купеческие свидетельства по 1 и 2 гильдиям / [сост. И. А. Глазов]. – СПб.: В тип. И. И. Глазунова, 1867.

11. Фрейман Л. С. Творцы высшей математики. – М.: Наука, 1968.

12. Эйлер Леонард // Большая советская энциклопедия: [в 30 т.] / под ред. А. М. Прохоров – 3-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1978.

Доходный дом акционерного общества «Строитель» (1910, Шауб)

Гангутская ул., 16

«В домашнем укладе Судейкиных во всем чувствовалось ее влияние. В квартире на окнах висели кисейные занавесочки с едва заметными горошинками. Это вкус Олечки. Качалась клетка с канарейкой. Это ее любовь к птицам. На булях, столиках из красного дерева стояло множество расписных с позолотой чайников, чашек и пасторальных статуэток из гарднеровского и поповского фарфора»[108].

Гангутская улица, 16

Именно в этом доме, в символической для Серебряного века архитектуре модерна, в артистической квартире художника Сергея и танцовщицы Ольги Судейкиных, среди птичьих клеток и кисейных занавесок, всего за пару лет в 1913–1915 годах развернулось сразу несколько драм, не привычных им театральных, а горьких и реальных.

Жили они в этом доме не одни, а с другом семьи, поэтом Михаилом Кузминым. Другой поэт, 20-летний восторженный юноша Всеволод Князев, часто заходил в гости для совместной работы со старшими товарищами над сборником стихов. С 40-летним Кузминым у него были накаленные отношения – в прошлом их связывал двухлетний роман, закончившийся по инициативе Кузмина формальным, но не эмоциональным, разрывом.

Князев:

Я говорю тебе: «В разлуке

Ты будешь так же близок мне.

Тобой целованные руки

Сожгу, захочешь, на огне»[109].

Кузмин:

«Пожаром жги и морем мой,

Ты поцелуев смыть не сможешь,

И никогда не уничтожишь

Сознанья, что в веках ты – мой»[110].

Со всей наивностью и безрассудством, на которые способен гусарский корнет, впервые повстречавший роковую музу, в этом доме Князев страстно влюбился в обольстительную Ольгу, которая охотно принимала его знаки внимания не только из кокетства, но и чтобы насолить другу-врагу Кузмину, с которым она давно соперничала за внимание своего мужа, любившего их обоих.

Вот я лечу к волшебным далям,

И пусть она одна мечта —

Я припадал к ее сандалиям,

Я целовал ее уста! (Князев)[111].

Осознание, что за легкомысленной взаимностью Ольги кроется не искреннее чувство, а нравы той богемной среды, где она всегда была в эпицентре клубка обожания, восхищения, интриг, измен, любовных многоугольников, пришло быстро. После выяснения отношений с обоими любовниками, разбившими его сердце, Князев выстрелил себе в грудь из браунинга.

Любовь прошла – и стали ясны

И близки смертные черты…

Но вечно в верном сердце страстны

Все о тебе одной мечты![112]

После самоубийства корнета пришел черед следующей драмы. Как-то, будучи дома одна, Ольга нашла дневник жившего с ними Кузмина и, не удержавшись, прочла его. Несмотря на всю свободу царивших в их семье нравов, да и на давний кризис ее отношений с мужем, Ольга была ошеломлена, узнав из дневника, что все эти годы Сергей и Михаил поддерживали любовную связь, начавшуюся еще до брака Судейкиных, скрываясь от нее в их совместной квартире здесь, в этом доме.

«Дома я читал дневник и стихи; потом стали нежны, потом потушили свечи, постель была сделана; было опять долгое путешествие с несказанной радостью, горечью, обидами, прелестью. Потом мы ели котлеты и пили воду с вареньем»[113].

Кузмин был выставлен из этого дома, но семейное счастье Судейкиных было уже невозможно. Сергей полюбил актрису Веру Шиллинг (позже она станет Верой Судейкиной, а затем – Верой Стравинской), а Ольга – композитора Артура Лурье, которого вскоре будет делить с лучшей подругой Анной Ахматовой.

Вот так одной смертью и расставанием всех со всеми закончилась жизнь артистического кружка Судейкиных в этом доме.

Как люди искусства, все они отразили переломные годы, проведенные здесь, в своих работах. В картинах, в поэмах, в дневниках. Не только участники, но и свидетели событий не остались в стороне. Анна Ахматова описала застрелившегося корнета, «Путаницу-Психею» Ольгу и жестокого «сатану» Кузмина в «Поэме без героя».

<…>

На площадке пахнет духами,

И драгунский корнет со стихами

И с бессмысленной смертью в груди

Позвонит, если смелости хватит…

Он мгновенье последнее тратит…

<…>

…Сколько гибелей шло к поэту,

Глупый мальчик: он выбрал эту…

<…>[114]

Трагедия юноши в каком-то смысле была расплатой «бражников и блудниц» за свое безрассудство и аморальный образ жизни. Сейчас же историю этого дома и событий, свидетелями которых он стал, лучше всего отражают строки Георгия Иванова, наполненные тоской и одновременно светлой грустью.

Январский день. На берегах Невы

Несется ветер, разрушеньем вея.

Где Олечка Судейкина, увы,

Ахматова, Паллада, Саломея.

Все, кто блистал в тринадцатом году —