Легенды и мифы Санкт-Петербурга - Наум Александрович Синдаловский

в основе этой веры лежали какие-то реальные факты. П. В. Нащокин рассказывал о том, что царь «как офицеришка ухаживал за его [Пушкина] женой. По утрам проезжает несколько раз мимо ее окон…» и т. д. М. А. Корф записывает в своем дневнике, что «Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда посещением». Все было очень и очень сложно.

Чаще всего в аристократических кругах рождались сплетни. Легенды рождались в кругах демократических. В том числе и приведенная выше. В ней, как справедливо заметила С. Абрамович, «трагический конфликт поэта с царем получил наивно-прямолинейное объяснение».

В поисках смерти

В последние годы жизни Пушкин не просто готовился к смерти, он искал ее всюду, где только можно.

А эта легенда – одна из попыток объяснить трагедию 1837 года. На чем она основана? С одной стороны, еще в 1834 году Пушкин воскликнул: «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит», что при желании легко расценить как жизненную программу, тем более что есть доказательство: в августе 1836 года, за пять месяцев до страшного конца, был написан «Памятник». И не просто написан, а написан и убран в стол, спрятан как завещание оставшимся в живых. Да и за пять ли месяцев? Анонимное письмо Пушкин получил 4 ноября и в тот же день послал вызов Дантесу. Значит, «Памятник» написан буквально перед смертью, в возможность которой Пушкин верил. Просто судьбе было угодно продлить муки поэта еще на три месяца.

Если к этому присовокупить унизительное общественное положение поэта в качестве камер-юнкера – положение, которое болезненно тяготило Пушкина; семейную драму, из которой, снедаемый любовью и ревностью одновременно, он не находил выхода, то все действительно говорило в пользу популярной в свое время легенды.

С другой стороны, в том же 1834 году, когда, как может показаться, был подведен итог и сделан вывод: «Пора, мой друг, пора!..», Пушкин пишет своей жене: «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать и что скажет Машка, а в особенности Сашка».

Он не собирался умирать. Любящий муж, многодетный отец, человек с обостренным чувством долга, полный творческих планов и художественных замыслов, не мог так легко и просто рассчитаться с жизнью. «Современник» еще не стал властителем дум, еще не была написана «История Петра Великого». Не закончена подготовка издания «Слова о полку Игореве» с комментариями, еще не выросли дети, не улажены денежные дела. Работы на земле было много.

Да и сама дуэль не обязательно предполагала смертельный исход, хотя, как уже говорилось, Пушкин не исключал этого. Мало ли поединков было у него раньше. На дуэль он шел, чтобы покарать того, кто дерзнул посягнуть на честь его жены, на его честь как Поэта и Человека.

Кольчуга Дантеса

Смертельно раненный Пушкин, пользуясь правом выстрела, приподнялся, прицелился и выстрелил в Дантеса. Но пуля отскочила, потому что на Дантесе под мундиром была надета кольчуга либо еще какое-то защитное приспособление, которое и спасло ему жизнь.

Это одна из позднейших легенд о Пушкине, которую сообщил Вл. Сайтанов, и он же развенчал ее в примечаниях к вересаевской хронике «Пушкин в жизни».

Легенда сошла со страниц публикации специалиста по судебной медицине В. Сафонова, который пытался доказать, что, так как пуговицы на кавалергардском мундире располагались в один ряд и не могли находиться там, куда попала пуля, то отрикошетить она могла только от некоего защитного приспособления, находившегося под мундиром. Уже после того, как легенда, попав на благодатную почву всеобщей заинтересованности, широко и повсеместно распространилась, ее решительно опровергли пушкинисты. Они утверждали, что «нет никаких оснований полагать, что на Дантесе было надето какое-то пулезащитное устройство». Действительно, ко времени описываемых событий прошло уже два века, как кольчуги вышли из употребления, никаких пуленепробиваемых жилетов в России не существовало, да и надеть его под плотно пригнанный гвардейский мундир было бы просто невозможно. Что же касается пуговиц, то на зимнем кавалергардском мундире они располагались не в один, как полагал Сафонов, а в два ряда, и та, что спасла жизнь убийце Пушкина, была на соответствующем месте.

Памятник А.С. Пушкину в Лицейском саду

И, наконец, самое главное. Обычаи и нравы первой половины XIX века, кодекс офицерской чести, дворянский этикет, позор разоблачения, страх быть подвергнутым остракизму и изгнанным из общества исключали всякое плутовство в дуэльных делах. Правила дуэли соблюдались исключительно добросовестно и честно.

На предсказуемость или непредсказуемость рокового исхода в условиях XIX века более влияли преддуэльные, нежели дуэльные обстоятельства. В деле Пушкина именно так и случилось.

Заговор иностранцев

Пушкина убили в результате заговора иностранцев: один иностранец ранил поэта, другим иностранцам поручили лечить его.

Такая знакомая российская ситуация – во всем виноваты иностранцы. Дантес, у которого было три отечества: Франция – по рождению, Голландия – по приемному отцу и Россия – по месту службы; голландский посланник Геккерн; лейб-медик Николая I немец Арендт в глазах народа были тайными исполнителями хорошо организованного заговора. Даже фамилия секунданта Пушкина – Данзас – могла вызывать подозрение. Доктор Станислав Моравский вспоминает, что «все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждала отомстить Дантесу… расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина».

Они были недалеки от истины. Заговор против поэта был. Только «черни» и «мужичью» было невдомек, что для этого вовсе не нужна была заграница. Достаточно было своих доморощенных великосветских негодяев и высокородных подонков. Волею провидения иностранцы – Дантес и Геккерн – оказались исполнителями их преступной воли.

Вызов Мицкевича

Узнав о смерти Пушкина, Мицкевич послал Дантесу вызов на дуэль, считая себя обязанным драться с убийцей своего друга. Если Дантес не трус, писал Мицкевич, то явится к нему в Париж.

Пушкин и Мицкевич очень хотели познакомиться, но ни тот ни другой не решались сделать первый шаг. Как-то раз на балу Пушкин увидел Мицкевича, шедшего ему навстречу. «Прочь с дороги, двойка! Туз идет!» – воскликнул Пушкин, на что Мицкевич тотчас же ему ответил: «Козырная двойка простого туза бьет!» Тут оба поэта кинулись друг другу в объятия и с тех пор сделались друзьями.

Впервые польский поэт Адам Мицкевич, высланный из Польши за участие в молодежном движении, приехал в Россию в 1824 году. В Петербурге ему должны были определить место дальнейшей службы в глубинных районах страны. В ожидании своей участи Мицкевич сближается с Жуковским, Вяземским, Дельвигом и особенно с Пушкиным, которого ценил необыкновенно высоко. Мицкевич надолго оказывается в центре петербургской литературной жизни. Его с удовольствием