Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

Если мотив у Вавилова и был, то по-человечески, по складу характера, он был слишком великодушен и честен душою, чтобы пускаться в низкопробные интриги. Позвать к себе и обещать создать наилучшие условия – дескать, наиболее подходящие условия для исследований ядерной физики будут обеспечены в Академии, а не в тяжёлой промышленности, – это Вавилов мог делать и делал. Но интриганство – это явно не его.

Иное дело, что как раз Абрам Фёдорович именно в этом Сергея Ивановича и подозревал. Тот, мол, считает, что «в Ленинграде нужно вовсе закрыть ядерную лабораторию, а я считаю, что одной московской ядерной лаборатории на весь Союз будет мало» [212, с. 28]. И деятельно протестовал, небезосновательно полагая, что создавать единую советскую ядерную физику коллега по академии собирается за счёт ленинградской научной, технической и кадровой базы. А потому всеми силами и хитростями отстаивал самостоятельность своего института в проведении ядерных исследований. И поскольку у А.Ф. Иоффе были серьёзные покровители в правительстве и в военном руководстве, да и сам Абрам Фёдорович был, что называется, человеком с зубами, он довольно долго успешно сопротивлялся попыткам Президиума АН СССР отнять у ЛФТИ ядерный отдел вместе с его руководителем. То есть И.В. Курчатовым.

Сопротивлялся Абрам Фёдорович небезуспешно. И не один.

В марте 1938 года учёные ЛФТИ при самом деятельном участии Курчатова подготовили и отправили письмо председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову. И в нём доходчиво объяснили:

«…атомное ядро стало одной из центральных проблем естествознания. За короткий период сделаны исключительной важности открытия», которые «привели к принципиально новым представлениям о строении материи, имеющим исключительное научное значение;

в царской России практически не велось никаких работ в области исследования атомного ядра, между тем как в ряде стран уже давно существуют первоклассные научные школы», но «в Советском Союзе начаты работы в области атомного ядра», и «за это время у нас достигнут ряд существенных результатов;

однако имеющаяся у нас сейчас техническая база как в количественном, так и в качественном отношении значительно отстает от того, чем располагают капиталистические государства, особенно Америка», где число «работающих высоковольтных установок в ядерных лабораториях больше 10, работающих циклотронов – больше 5», а «в СССР имеется лишь одна высоковольтная установка и нет ни одного работающего циклотрона;

такое положение является безусловно ненормальным и может повести в ближайшем будущем к резкому отставанию, как советской ядерной физики, так и тех областей науки, в которых могут быть использованы быстрые частицы» [141, с. 17–19].

А посему, уважаемый Вячеслав Михайлович, прямым текстом намекаем: «Излучение циклотрона, стоящего максимум 1 000 000 руб., в смысле биологического действия эквивалентно 100 граммам радия, стоящим 100 000 000 руб.», и убедительно просим оказать содействие в деле укрепления технической базы советской физики. А именно: «ввиду того что затрагиваемые в этом письме вопросы выходят за пределы узковедомственных интересов, имеют большое значение для советской науки и ввиду того что в течение ряда лет мы не могли добиться правильного решения вопроса», мы просим Вас:

«1) поставить в Совнаркоме СССР вопрос о предоставлении Ленинградскому физико-техническому институту для белее успешного развития исследований по атомному ядру 2 граммов радия во временное пользование;

2) предложить Наркоммашу СССР, в ведение которого мы сейчас перешли, создать все условия для окончания строительства циклотрона в ЛФТИ к 1 января 1939 г.».

И подписи – всей научной элиты института и, как позднее показала сама история, научной элиты советской физики: А. Иоффе, И. Курчатов, А. Алиханов, Д. Скобельцын, Л. Арцимович, А. Алиханьян, Л. Немёнов, Л. Русинов, Б. Джелепов, Г. Щепкин, В. Куприенко, В. Храмов, А. Юзефович, Е. Степанова, В. Китаров, М. Козодаев, П. Спивак, А. Федюрко, П. Глазунов, Н. Иванова, В. Дукельский, Я. Френкель, Я. Хургин [141, с. 17–20].

Вячеслав Молотов отреагировал несколько растерянно. «Что ответить?» – такую наложил он резолюцию, переправляя письмо председателю Комиссии советского контроля при СНК СССР С.В. Косиору и народному комиссару Наркомата машиностроения СССР А.Д. Брускину. И с их стороны ответ, судя по дальнейшим событиям, был достаточно предметным.

Всего через пару месяцев в ЛФТИ приехала комиссия Академии наук, которая дала положительное заключение на проект строительства циклотрона. А 24 января 1939 года И.В. Курчатов и А.И. Алиханов как руководители этого строительства в новом письме В.М. Молотову констатируют: «Вопрос сдвинулся… и за последний год у нас появилась уверенность в осуществлении циклотрона» [176].

Ещё одно важно в данном эпизоде: записка эта отразила и диалектическим образом сформулировала новое отношение к ядерной физике. Это уже не дорогостоящая игрушка оторванных от нужд народа академиков, а подготавливаемый советскими учёными в соревновании с западными конкурентами инструмент для будущего овладения необозримыми запасами энергии.

Словом, Ленинградский физтех эффективно отражал с деятельным участием главы его ядерного сектора И.В. Курчатова атаки со стороны Академии наук и ФИАНа даже после того, как сам ЛФТИ был переведён 28 мая 1939 года в ведение АН СССР.

А вскоре в постановлении Президиума АН СССР И.В. Курчатова включили в состав Постоянной комиссии по атомному ядру при Физико-математическом отделении Академии. В весьма авторитетной компании: С.И. Вавилов как председатель, а также А.Ф. Иоффе, И.М. Франк, А.И. Алиханов и А.И. Шпетный из УФТИ.

Это было своеобразное повышение: до того, в 1933–1936 годах, Игорь Васильевич входил в малозначимую Комиссию по изучению атомного ядра АН СССР. Можно сказать, сделал ныне первый шаг на олимп, так как новой комиссии вменялось «решение вопросов, связанных с планированием и организацией ядерных работ, устранение параллелизма между институтами, созыв совещаний по атомному ядру».

Но и в новой комиссии Академия наук настолько увлеклась расцвечиваемыми «вернадовцами» перспективами радия, что Иоффе и Курчатов перестали тратить время на бессмысленные, с их точки зрения, обсуждения. И вышли из её состава.

После этого Президиум АН СССР инициировал создание ещё одной – самой-самой! – комиссии. Впрочем, всё с тем же намерением: сделать центром атомных исследований ФИАН и собственно саму Академию наук.

В состав Урановой комиссии под председательством В.Г. Хлопина были включены три ученика Вернадского – А.И. Ферсман, А.П. Виноградов и Д.И. Щербаков. Из физиков назначили как минимум четверых теоретиков: С.И. Вавилова, Л.И. Мандельштама, П.П. Лазарева (который вообще был биофизик, а не специалист по ядру), П.Л. Капицу. Были приглашены два руководителя академических институтов – А.Н. Фрумкин, директор Института физической химии, и Г.М. Кржижановский, глава Энергетического института [224].

Совсем без ядерщиков обойтись было уже невозможно, и в качестве второго зампреда Урановой комиссии в неё включили А.Ф. Иоффе, а её членами – И.В. Курчатова и Ю.Б. Харитона.

Однако А.Ф. Иоффе и теперь поддержавший его С.И. Вавилов высказали резко отрицательное отношение к новой, уже третьей по счёту, академической комиссии. Оно и понятно – это было очевидное шитьё белыми нитками: реальную работу предполагалось поручить тому, кто в ней разбирается, а самим возглавить комиссию, контролируя и того, кто разбирается, и прежде всего финансы.

Это, по словам Иоффе, «дилетантское произведение людей, не знающих этого дела», не