Люди и встречи - Владимир Германович Лидин

остальные переписать, и получится целая энциклопедия песен, какие были напечатаны в песенниках больше чем за сто лет. Но об этом вам более подробно расскажу при свидании летом; как посажу свою картошку и справлюсь с огородными делами, так и заявлюсь в Москву».

Многие исследователи, знакомясь с работами Симакова, и не подозревали, что автор — простой крестьянин, что вся его жизнь прошла в глухой деревне, что весь свой трудный путь он проделал без чьей-либо помощи, если не считать помощью уважение и любовь к нему ряда исследователей и писателей.

Вернувшись однажды домой, я нашел Василия Ивановича сидящим на ступеньке лестницы возле дверей моей квартиры. Я изумился:

— Василий Иванович, почему вы здесь? Почему вы не зашли в квартиру?

— Мне сказали, что вас нет дома, я решил подождать, зачем зря утруждать собой ваших домашних, — ответил этот не любивший никому причинять беспокойства человек.

Я был огорчен, открыл ключом дверь и тут только увидел, что за спиной Василия Ивановича стоят на ступеньке повыше две огромные, тяжелые пачки.

— Принес вам образцы собранных мной частушек, — сказал стеснительно Василий Иванович. — Может быть, найдется время просмотреть на досуге.

Только впоследствии, побывав в его доме, я смог понять, каких трудов стоило добраться с этими пачками из деревни до Кашина и протащить их затем чуть ли не через всю Москву. Но это был его труд, творчество, а все, что связано с творчеством, он никогда не считал для себя обременительным.

С тех пор каждый год привозил Василий Иванович то обширный том «Словаря прозвищ», то образец вступительной статьи для свода частушек, то главы из книги «Москва, которая ушла»... Он знал тысячи народных выражений, образцы народного говора, выкриков, слов торгашеского и купеческого оборотов — всю эту неисчерпаемую сокровишницу русского меткого словца, которое изменяется со временем, исчезает, и если в старых частушках пели о сивке, то теперь поют об автомашине «Победа», ибо народная песня следует и за развитием техники.

Василий Иванович отдал всю свою жизнь тому, чтобы собрать это меняющееся во времени народное слово. В деле собирательства и исследования он не знал устали. Племянник поэта Некрасова, Константин Федорович Некрасов, ярославский просвещенный издатель, у которого Симаков когда-то служил, говорил мне о нем: «Он оказал издательству огромную помощь советами, что́ издать в предпринятой народной лубочной серии... знания его в этой области были огромны». Известный исследователь-фольклорист Ю. М. Соколов чтил Симакова особенно потому, что «он вот уже три десятка лет следит за жизнью народной песни не по одним книгам, а главным образом непосредственно, в бытовой обстановке».

В. И. СИМАКОВ

Жизнь Симакова была трудной. Жил он по-крестьянски, жена его работала в колхозе, до районного центра Кашина трудно было добраться и в весеннюю распутицу, и осенью, в бездорожье, и зимой, в тяжелые снегопады. «Зимы здесь еще нет, снегу совсем мало, так что настоящей дороги нет ни на санях, ни на колесах», — пишет он в одном из писем. «Сегодня вот подморозило, а тут была такая грязь, что не проехать и не пройти, я такой грязи не помню, и мне со старыми ослабшими силами до железной дороги не добраться, хотя всего только семь километров пути», — пишет он в другом письме.

Но, совершая трудовой свой подвиг, Василий Иванович долгие осенние и зимние месяцы просиживал над своими книгами и рукописями, и лишь когда наступало тепло, появлялся в Москве. Тогда вместе с ним появлялось и то, что было им обдумано, выношено или даже уже сделано. Думая о его трудовой жизни, я всегда вспоминал полноводную реку. Когда у человека есть вера в свое дело, никогда не обмелеет эта река, а вера в свое дело давала Симакову силы в семьдесят три года протащить на себе тяжелые пачки со своими работами.

— Ваши труды, Василий Иванович, никогда не пропадут, — сказал я ему как-то, — а масштабы их вы себе даже и не представляете.

Он, как обычно, отмахнулся, считая преувеличением все, что может быть сказано о его деятельности.

— Не знаю, не знаю... может быть, кому-нибудь и пригодятся, — ответил он, готовый уступить признание будущему исследователю.

Уже больной, приезжая в Москву, он не внимал никаким уговорам остаться, отдохнуть, подлечиться.

— Нет, знаете ли, поеду... надо работать, дома, за работой, я отдохну.

Он даже плохую деятельность сердца был готов объяснить тем, что давно не работал, не сидел при керосиновой лампочке за своим столом, не делал выписок, не вдыхал любезный ему запах старых книг.

— Хорошая книга никогда не может пахнуть плесенью, — сказал он мне однажды. — Умная мысль побеждает всякую плесень, ее и не чувствуешь.

Много лет дружа с Василием Ивановичем и неоднократно приглашаемый им посетить его, я удосужился сделать это, когда хозяина уже не было дома. Он лежал, тяжело больной, в больнице в Кашине, и мне без него привелось познакомиться с творческой его мастерской.

Дом его стоял в самом конце деревенской улицы, уходившей в поле. Это был дом с глухой нижней частью и окнами на втором этаже, как это свойственно постройкам в северных районах Калининской или Ярославской области. В доме были обычные предметы крестьянского обихода, начиная от серпа на стене до пряслица, но к главной комнате примыкала комнатушка-чуланчик, это и был рабочий кабинет Василия Ивановича. От пола до потолка стояли книги — обширнейшее собрание русской поэзии, книги по фольклору и истории русского народного быта, книги по медицине (в первую мировую войну Симаков окончил фельдшерские курсы и до последних дней помогал медицинскими советами односельчанам). Папки с сотнями газетных вырезок, примечаний, начатыми рукописями — свод не только ста тысяч собранных Симаковым частушек, но как бы и свод всей его семидесятипятилетней — всегда в труде — жизни.

Но самой примечательной была летняя рабочая комната Симакова в маленьком садике через улицу. В садике этом с нехитрыми кустами вырождающейся малины, с яблонями, большинство из которых было дичками (прививать яблони — значит обрезать сучья, а Василий Иванович относился к деревьям так же бережно, как и к человеку, и не хотел прикасаться к ним садовым ножом или пилой), — в садике стоял обитый кровельным железом сарайчик. Он был обит железом потому, что заключал в себе бесценные сокровища книжного собрания Симакова. До самого верха рядами книг и книгами в стопках был заполнен этот сарайчик, и в каждую книжку бережно