Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

из него выступает Абрахам, здоровенный метис, покрытый россыпью веснушек. Он в таком гневе, что кажется, будто от него пышет жаром. Они с Герцогом охотились и рыбачили вместе, когда оба были мальчишками, и я, когда была маленькой, не раз слышала, как они вместе хохотали, и Герцог хлопал Абрахама по спине, когда тот приносил в Большой Дом крупного окуня для приготовления одного из любимых блюд Герцога, черепахового супа. Мне всегда нравился Абрахам, проповедник с Хоупвелл-роуд, чье имя часто упоминалось в колонке «Среди цветных людей» в «Клэйборнской газете», но некоторые жалуются, что у Абрахама что на уме, то и на языке, что он относится к ним без должного почтения, считает, что правила к нему неприменимы, не знает свое место – не позволяет жене ходить убираться в дома к белым, – и еще говорят, что такой образ мыслей когда-нибудь заведет Абрахама Крокетта в беду.

– Это несправедливо! – заявляет он своим гулким, низким голосом.

Мэтти и шериф Эрл вслед за Абрахамом выходят из кабинета. К этому времени все замерли и только наблюдают.

– Абрахам, – говорит Мэтти, – любой, кому не нравятся новые условия, волен уйти.

Абрахам смотрит на меня. Я отвечаю ему прямым взглядом, надеясь, что он увидит во мне единомышленницу. Но, если это и так, он этого не показывает.

– Слыхали, мисс Кинкейд? – говорит он. – Я, оказывается, волен уйти!

– Следи за языком, парень, – предостерегает его шериф Эрл.

Абрахам игнорирует шерифа. Он смотрит на сыновей, сосущих мятные леденцы.

– Эй, мелюзга, давайте-ка сюда эти конфеты.

Мальчики опускают головы, и леденцы падают на раскрытую ладонь Абрахама.

– Крокетты не берут подачек. – И Абрахам швыряет липкие конфеты в плевательницу.

– Парень, – начинает шериф Эрл, – не надо…

– Это моя вина, – говорю я торопливо. – Я дала мальчикам эти конфеты, не спросив разрешения у их отца.

Пожалуйста, Абрахам, думаю я, пожалуйста, не сделай из гордости какую-нибудь глупость, которая побудит шерифа Эрла и белых следить за тобой. Но Абрахам только сглатывает – с трудом, словно запихивая гнев глубоко внутрь, где тот обычно обитает, потом кивает мне, словно теперь видит, что я на его стороне.

– Мисс Кинкейд, я соболезную вашей утрате. Это и моя утрата. Я знал Герцога всю свою жизнь. И очень любил этого человека.

– Спасибо, мистер Крокетт.

Абрахам надевает на голову шляпу и выводит сыновей за дверь, колокольчик звенит, а потом воцаряется тишина. Облегчение, почти ощутимое. Буря миновала. Ничто не разбито, не пролита кровь.

Тем же утром, только позднее, блестящий красный родстер «Стивенс» паркуется прямо перед Универмагом. Водитель машины выглядит так, будто вышел из фильма о Диком Западе – в широкополой шляпе, в овчинном полушубке до колен и в бриджах, заправленных в желтые кожаные сапоги на шнуровке.

– Полюбуйтесь-ка на Малыша Джимми Бонда, – говорит Мэтти.

– Шесть месяцев назад этот парнишка ездил на муле-доходяге, – добавляет шериф Эрл.

Звенит дверной колокольчик, и Малыш Джимми – добрых шести футов росту без каблуков – входит внутрь, минуя картежников у камина.

– Утречка, приятели, – говорит он.

Малыш Джимми, младший из шести сыновей Бонда, расстегивает полушубок желтыми от табака пальцами и опирается локтем на прилавок. Неторопливо разглядывает наши товары – и позволяет другим покупателям хорошенько разглядеть его самого, – потом громко велит мне подать ему три ярда наших лучших кружев, шесть жестянок жевательного табаку, шесть коробок патронов двенадцатого калибра и еще вон ту полную банку лакричных леденцов, что на полке за моей спиной. Я собираю товары, пока мистер Льюис подсчитывает сумму. Малыш Джимми лезет в голенище своего желтого сапога, достает толстый сверток банкнот, вытягивает из него двадцатку и прокуренными пальцами со щелчком пускает ее ко мне по прилавку, словно карту сдает. Затем приподнимает банку с лакричными леденцами.

– Хочешь палочку? – спрашивает он меня.

– Спасибо, нет.

Мне не нужна треклятая лакричная палочка от Малыша Джимми Бонда – похваляющегося своими кожаными сапогами и кучей наличных – так же, как Абрахам не желал, чтобы его сыновья брали то, что я дала им бесплатно.

– Что ж, хорошего всем дня, – ухмыляется Малыш Джимми, забирая собранный мной сверток. Проходя мимо картежников, он предлагает им взять по конфете. И никто из них не соблазняется подачкой Малыша Джимми. Подачка. Ты считаешь себя щедрым, но на самом деле говоришь, что у тебя есть то, чего нет у другого человека, да так много, что ты раздаешь это направо и налево.

Мэтти подходит к окну и смотрит, как Малыш Джимми садится в свой спортивный красный автомобиль.

– Эрл, – говорит она, – этот парень прибрал к рукам слишком большие деньги.

– И мы знаем, откуда они берутся, – вторит ей шериф Эрл.

Шериф Эрл и Мэтти живут в верхней части города, над площадью Суда, в доме «Сирс»[13]. Мне вспоминается тот день, когда он приехал на станцию. Мне было пять лет, и я не могла поверить своим глазам. Весь этот чертов дом или, во всяком случае, его части – двери, дверные ручки, окна, электрические провода, кухонная раковина, черепица – были в двух грузовых вагонах, и тетка Мэтти командовала помощниками Эрла, которые собирали его, точно гигантский набор детских кубиков. Он настолько современный, насколько это возможно; оборудован центральным отоплением и внутренним санузлом и настолько же высок, насколько широк, и в глубину такой же, как в высоту, с бело-зелеными полосатыми маркизами и бетонной дорожкой, ведущей к двери. Раз уж Мэтти не довелось жить в Большом Доме, она была твердо намерена обзавестись самым современным домом в городе.

Я стучусь в дверь, и Мэтти встречает меня на пороге. Она позвала меня сюда на совещание – подальше от всех глаз и ушей в Универмаге, как она выражается, – но не сказала, в честь чего это таинственное совещание или кто еще на нем будет.

– Ты вовремя, – говорит она и одаривает меня улыбкой, той же улыбкой, которой обычно приветствовала дам в белых перчатках, а потом резко перестает улыбаться. – Все остальные пришли раньше.

Я пропускаю шпильку мимо ушей. Мэтти не умеет не придираться. Натура у нее такая. Она ведет меня через залу. Диван цвета бургунди стоит на ковре цвета бургунди, а все спинки кресел и столешницы украшены кружевными салфеточками. На стене висят бумажные силуэты в рамках, а памятные тарелки в честь президентов США выставлены в шкафчике со стеклянным фасадом наряду с копией портрета матери Мэтти Эдит.

Мы идем на звуки мужских голосов в столовую. Шериф Эрл и Сесил сидят за столом вместе с четырьмя помощниками Эрла, одетыми в коричневую форму и