Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

– Что происходит? – спросил Чуйков.

Я объяснил ему, что это взрываются гранаты наших солдат, которые они бросают с расстояния, вероятно, двадцати – двадцати пяти метров от дома. И добавил, что, когда мы услышим звук интенсивного пулеметного огня, тогда наши парни уже будут в здании, впрыгнув туда через окна. Раздались короткие пулеметные очереди, сопровождаемые взрывами гранат и криками раненых. В здании явно начался жестокий бой. Я объяснил Чуйкову, как мы используем систему связи посредством световых сигналов, чтобы показывать, какая часть здания уже освобождена».

Решающим фактором в ночных боях было согласование паролей, которые по короткому крику позволяли разобраться в темноте, кто перед тобой – твой сослуживец или враг. «Я объяснил Чуйкову и нашу систему паролей, – продолжает Ракицкий. – В ночном бою, когда мы открывали дверь комнаты, то немедленно кричали: «Я – Первый!»

– Какой отзыв? – спросил Чуйков.

Он предположил, что нашим ребятам придется несладко, если внутри окажется немец, который хоть немного знает русский и, сориентировавшись, закричит: «Я – Второй!»

– У нас немного по-другому, – возразил я. – Если кто-то из бойцов слышит пароль, он тоже кричит: «Я – Первый!»

Чуйков замолк на секунду и разразился смехом:

– Умные парни, – сказал он. – Умные парни!»

Русские сумели захватить один из домов в блоке.

«Чуйков был вполне удовлетворен, – вспоминает Ракицкий. – Он собрал нас вместе и сказал: «С этого мы успешно начали ночные контратаки против врага с использованием штурмовых групп. Это по-настоящему важно!»

Вышеизложенное говорит о поразительном внимании Чуйкова к деталям, о его открытости новым идеям и готовности применить их в рамках целой армии. Эта необычная для советской системы способность командарма мыслить вопреки сложившимся стереотипам оказалась жизненно важной для Сталинграда. Однако в самом начале его командования 62-й армией она спровоцировала спор о наиболее эффективном использовании артиллерии против осаждающего город врага. «У Чуйкова возник серьезный спор с командующим артиллерией Сталинградского фронта генералом Матвеевым в начале битвы, – рассказывает Мережко. – Матвеев требовал, чтобы все артиллерийские полки, прибывшие со своими дивизиями, были переправлены через Волгу с остатками войск на западный берег реки, прямо в город. Это был стандартный метод, но Чуйков резко возразил против него. Он хотел, чтобы вся тяжелая дивизионная артиллерия осталась на восточном берегу.

Вышесказанное заставляет вспомнить слова Чуйкова: «Мы противопоставляли немцам свою тактику городского боя, не шаблонную, а выработанную в бою, и все время совершенствовали ее». Чуйков быстро осознал, что общепринятое развертывание артиллерии не сработает в ужасных условиях Сталинграда. Мережко вспоминает: «В городе не осталось ни лошадей, ни тракторов, которые мы смогли бы использовать для перевозки орудий, к тому же тяжелую артиллерию невозможно было скрыть от немецких бомбардировщиков, и было совершенно невозможно продвинуть ее через разрушенные улицы, искореженные воронками от бомб и снарядов. Колесные маневры в пределах города оказывались невозможными. Доставка снарядов во второй половине сентября 1942 года также стала чрезвычайно сложной. В дневное время немцы видели как на ладони все, что доставлялось с восточного берега, и открывали огонь по каждому плавсредству, попадавшему в их поле зрения. Переправа через Волгу в ночное время также была очень рискованной, поскольку немцы освещали реку осветительными ракетами. Им было известно расположение наших паромных переправ, и они вели по ним непрекращающийся артиллерийский огонь. Доставить боеприпасы к Волге было не самым сложным делом, но оказывалось исключительно сложно переправить их через реку, на западный берег.

Командование Сталинградского фронта пришло к пониманию точки зрения Чуйкова, и вся тяжелая артиллерия была оставлена на восточном берегу Волги. «Это было разумным, – отвечает Мережко, – потому что оставляло гораздо больше шансов уцелеть нашей артиллерии. И каждый командир – независимо, дивизии или батальона – мог запросить артиллерийскую поддержку. Чуйков осознавал, что на западном берегу у нас есть место только для легкой, подвижной боевой техники – противотанковых ружей и минометов, а также наблюдательных постов, вызывавших точный артиллерийский огонь с другого берега. Его гибкость мышления приносила свои плоды – она дала нам возможность маневрировать с поддержкой огневой силы, и генерал Пожарский, возглавлявший артиллерию в 62-й армии, мог сосредоточить этот огонь в нужном месте в нужное время в пределах города.

«Я всегда думал о рядовом солдате»

«На первом плане в моих размышлениях был солдат, – писал Чуйков. – Он – главный участник войны. Ему раньше всех приходится сталкиваться с врагом лицом к лицу. Порой он больше знает психологию солдат противника, чем генералы, наблюдавшие за боевыми порядками врага с наблюдательного пункта. Он изучает характер врага. Я подчеркиваю – изучает, потому что природа дала ему ум, сердце, способность мыслить и не только понимать волю своего командира, но и оценивать обстановку и замысел противника. Конечно, он меньше знает о войсках противника, чем штабные командиры; он не видит поля боя так широко, как видим мы со своих наблюдательных пунктов, но по поведению солдат противника на поле боя, при столкновении с ними в атаке или контратаке он больше, острее других чувствует моральные силы врага. А знать моральные силы врага не вообще, а непосредственно на поле боя – это в конечном счете главный решающий фактор любого боя».

Ветераны 62-й армии упорно обращали мое внимание на эту цитату. Михаил Борщев подчеркивает: «С приходом Чуйкова в армии появился принцип: «Рядовой солдат всех важнее». Чуйков полностью понимал, какими были его люди: «Даже в самом горячем бою хорошо подготовленный солдат, зная моральные силы противника, не боится его количественного превосходства… Ничего страшного не будет, если боец, ведя бой в подвале или под лестничной площадкой, зная общую задачу армии, останется один и будет решать ее самостоятельно. В уличном бою солдат порой сам себе генерал. Нельзя быть командиром, если не веришь в способности солдат».

Чуйков осознал фундаментальную истину: во времена абсолютного кризиса каждый человек сам себе командир. К командарму пришла гениальная идея отодвинуть на второй план слабые места его армии (постоянную нехватку боеприпасов и другого важного обеспечения, недостаточную подготовленность бойцов), сделав ставку на жизненный опыт рядовых солдат. Он прислушивался к идеям бойцов и старался развить их. Позволив своим людям проявлять широчайшую боевую инициативу, Чуйков сумел добиться, чтобы сильнейшее качество противника (способность с отшлифованной методичностью продвигаться вперед) начало превращаться в его слабость.

Когда Чуйков инициировал в своей армии дух изобретательности, поощряя новые способы боев, – это потрясло врага. Немецкие солдаты начали жаловаться на «бандитские методы», применяемые войсками Красной Армии. Порядок боев, к которому они привыкли, оказался нарушен, и немцы были выбиты из колеи, не зная, чего ожидать дальше.