Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

На мгновение площадь замерла. Никто не поднял руку. Толпа притихла. Неожиданно раздался голос: «Что мы делаем, в самом деле? Давайте послушаем его».

Все смотрели на меня. Я понял, что у меня появился шанс быть услышанным, и продолжил:

— Я пришёл на эту площадь, потому что мне как специальному представителю России важно от вас самих узнать, что вы думаете. Что до охранников, то у меня их много, но я их оставил поодаль. Они ждут меня, чтобы проводить на линию фронта. Здесь же для разговора с вами они мне не нужны.

Я выбрал в толпе самую пожилую женщину и обратился к ней:

— Скажите, что нам для вас сделать?

Расчёт оказался верным: из уважения к своей старшей подруге женщины замолчали и дали возможность нам продолжать разговор. Моя собеседница от стеснения не сразу заговорила. Она старалась собраться с мыслями. Толпа подбадривающе загудела, и она начала говорить. Сказала, что никто не хочет ненависти и войны, и выразила надежду, что я помогу восстановить мир.

Не всем это понравилось. Кто-то выкрикнул, что Москва бросила русских в Приднестровье, вместо того чтобы вмешаться и раздавить «этих проклятых молдаван». Но настроение большинства женщин уже изменилось. Некоторые тоже захотели высказаться, раздались голоса, требующие тишины, чтобы всех выступающих можно было услышать. Одна из выступивших сказала, что у неё есть сын, и она боится, что он пойдёт воевать и может быть убит. Тогда я почувствовал, что толпа превратилась в людей, которые способны думать и готовы выслушать меня.

Конечно, я не смогу воспроизвести дословно, что говорил тогда. Никто никаких записей не вёл. Но суть нашего диалога помню прекрасно. Я сказал им, что понимаю их чувства, потому что моя мать, обычная школьная учительница, чувствует и говорит то же самое. Так думают и говорят все матери. Говорил достаточно жёстко. Пообещал, что мы, правительство новой России, заставим политиков прислушиваться к мнению матерей, где бы эти политики ни находились — в Кишинёве, Тирасполе, где-то ещё… А потом попросил поднять руки тех женщин, кто не хочет, чтобы их русские мальчики, включая тех, что служат в 14-й армии, стали пешками в братоубийственной войне.

— Кто из вас за то, чтобы мы остановили поджигателей войны с обеих сторон и, если будет нужно, с помощью 14-й армии развели их? Кто за то, чтобы остановить безответственных политиков? Кто за мир?

Стихийное голосование было единодушным. Я пообещал доложить об этом российскому президенту. В конце концов и меня захлестнули эмоции. Я закончил свое выступление примерно так:

— Мы не подведём вас и не оставим вас один на один с вашими проблемами. Ваши проблемы — наши проблемы. Ваши желания — наши желания. Я поговорю сейчас с офицерами 14-й армии, и они выступят как миротворческая сила. Я жёстко поговорю с лидерами обеих сторон этого конфликта. У них нет иного выбора, кроме как немедленно отказаться от насилия и начать переговоры о мире.

В этом они могут рассчитывать на помощь России. Спасибо! И благослови вас Господь.

Покидая митинг, я прошёл через тот же самый людской коридор, что и в начале, но на этот раз меня провожали улыбками и аплодисментами.

Впереди меня ждала ещё одна политическая битва. Мне нужно было привлечь на свою сторону офицеров, превратив 14-ю армию из потенциального участника гражданской войны в силу для поддержания мира.

Уже знакомый мне полковник встретил меня, когда я выбрался из толпы. Позже я убедился, что мой шеф безопасности прав: это был разумный и ответственный офицер, который делал всё возможное для своих подчинённых, пока его командир, генерал-лейтенант, был в Москве. Получая ограниченное и нерегулярное финансирование из России, 14-я армия зависела от расположения местных властей. Военнослужащих надо было как минимум кормить. Средние офицеры плохо понимали, кто теперь ими командует — Москва или Тирасполь, и что им в этой переломной ситуации делать. Они чувствовали себя брошенными военным командованием и готовы были брать инициативу в свои руки. Это было очень опасно. 14-ю армию вооружали для выполнения стратегических задач в случае конфликта между СССР и НАТО. Её мощи, если бы она попала в руки постсоветских имперцев, хватило бы, чтобы вести войну с соседней Румынией (которую коммунисты обвиняли в стремлении аннексировать Молдову) и Украиной (которую те же коммунисты считали ответственной за распад СССР).

Когда мы вошли в офицерский клуб, полковник скомандовал: «Встать! Смирно!» Офицеры явно нехотя выполнили его команду. На их лицах читались усталость и раздражение. Лишь некоторые из них проявляли живой интерес ко мне. За неделю это было второе политическое собрание. На первом вице-президент Руцкой заявил, что я и другие демократы в Москве — трусы и предатели. И вот один из «трусов и предателей» перед ними. Что от него можно ждать?

Я решил обострить ситуацию. И начал так:

— Знаю, какую ложь обо мне и о демократах в Москве распространяли тут мои политические противники. Они говорили, что мы предали Советский Союз, страну, которой вы присягали, а теперь предаём русских людей в новых независимых государствах, в частности, в Молдове. Вы думаете, что это правда.

Зал взревел. Реакция была эмоциональная и, как теперь бы сказали, неоднозначная. Это было то, чего я хотел. Значит, Руцкому поверили не все.

— Хорошо. Не все, но некоторые из вас думают, что это правда. Давайте попробуем разобраться в том, что происходит. Проблема, с которой мы столкнулись здесь, в Молдове, возникла не вчера. Такого рода межэтнические конфликты существовали в разных точках Советского Союза. Но долгое время они не проявлялись. Слишком велик был страх. Это именно то средство, которое наши критики предлагают применить опять. Они хотят страхом загнать людей в прежнюю систему. А если люди против? Если они будут сопротивляться? Вы будете в них стрелять? Вам говорят, что вы должны защитить русских, которые воюют с молдавской полицией. А как быть с русскими, которые живут в Кишинёве и в других регионах Молдовы? А если их сделают козлами отпущения за ваши действия? Вы что, всю страну оккупируете? Каждый шаг будет означать новое кровопролитие в братоубийственной войне. Не существует лёгких ответов на сложные вопросы. Не существует военного решения для политических проблем такого рода…

Я видел, что большинство офицеров слышат меня и воспринимают мои доводы. Но они явно не понимали, что им в сложившейся ситуации делать.

И я довольно подробно рассказал о том, как, на мой взгляд, следует действовать:

— Вы можете