Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Чудо ли, наваждение или мастачная профанация, только зазвучали чёткие мотивы «Венгерских танцев» Брамса. Их сменил отрывной рок-н-ролл. Кирюшка, казалось, лупил, что есть мочи по клавишам, насколько позволял ему ростик.

Не уж то те не втапливались с его размахов гвоздями под самые шляпки? Однакось до сумасшедшей какофонии было так же далековато, как пустыней Гоби тащиться к Великой китайской стене. За спинами притёртых к друг другу клавишников всё воспринималось в натуре ярко, ритмично. Самому Элвису Пристли не стрёмно бы стильнуть под таких виртуозов в убогом на таланты Лас-Вегасе.

Стопорнул всамоделешний накат оторвистских звуков. Донельзя довольные партнёры развернулись, чинно кланялись.

Плохо сочетаемая лапка и рука изобразили перевёрнутую латинскую V с эффектным креном. Сияющая мордочка Кирилки растолковочное Ы-ы выражала. Дескать, можете хвалить.

Не посрамил флота. Без всяких репетиций выдал музпрогон.

Малость, не совсем по чесноку. Сами врубайтесь: это ж простая надувка! Советую взашей гнать хлыща— подложника. От него мучеными зверями пахнет. Ы-ы.

То, что хотел вложить в «ы-ы» Кирилка, к печалованию никто не понял. Подумали совсем на другой лад. «Ё, дуровцы задурили! Чем крыть-то?» – А может, всё таки отдадите? – намекнули гости в открытую.

Воцарилась тишина, если не считать звона поделом разбившейся рюмки, вздумавшей насмешничать и двоиться перед электромэном со сгоревшими мозговыми предохранителями.

Ответ цирковым таинственно вызревал размышлительным яблоком. Каждый проникся той, кому-то настоящей, кому-то обманной, минутой. Кофей стыл, до нарезанного пирога не дотрагивались. Больше чем положено, Сергей Александрович за паузы не прятался. Потому начал словами, какие подлежат исполнению без досужего трёпа на раз.

– Полагаю, Кирилла надо отдать. Талант – вещь Божья. Калечить его нельзя. Он был с нами на равных вольным моряком. Теперь цирковым артистом будет в своей стезе. Что ж тут плохого? В добрый час уйдёт от нас Кирилушка.

Командирский голос несколько дрогнул, подводя капитана.

– Ы-ы-ы! – метнулся к нему маготик, – папа, чё удумал?

Неужто всё поняв, уцепился с того за китель Александровича?

Гоня действо в нужную колею, старший вкрадчиво просит:

– Пусть нас проводит, кто-нибудь из судовых друзей Кирилла.

Иначе он застресует. Гуманно с ним не совладаем.

В крайнем неважнецком настроении кэп распорядился позвать Владимира Шошина. Эх, кабы боцман уже шествовал к переправе 29-го лесозавода и далее в свою деревеньку Подборки. Да он на беду, поручкавшуюся с горьким бездольем, на кой-то ляд задержался.

С появлением другана в кают-компании гибралтарец поуспокоился. Даже стал стесняться, что втемяшился в головушку блажной опасняк. Вздумал танцем в своей обработке стыдноватый испуг загладить. Как всегда лихо «яблочко» раскатал на коленца и подсмотренное за матросами. Со сбитым дыханием под бок к Никифоровне.

– Ы-ы? Мама Валя, не сердися на меня?

– Что ты, родненький, – а у самой глаза на мокром месте.

Осчастливленные выпавшей шарой, заторопились циркачи. Мало ли от чего, капитан одномоментно решение поломает. Гуськом, скомкав благодарные сантименты, к трапу – и прочь. Прикрывать отбытие, этот атас(!) на стрёме, взвалил на себя старший. Точнее оттараторил:

– Сердечно всем тронуты. Всенепременно в ваш Архангельск наезжать будем. Заранее милости просим на наши представления. Клянусь, в полном блеске Кирилла увидите.

Арьергардную фразу рубил уже майорским тоном:

– Товарищ боцман! Заведите обезьянку в автобус.

«Делать нечего, может, впрямь, оно так к лучшему» – скорбел про себя двинской здоровяк. Взял Кирюшку на руки и ещё горше стало. А тот младенчиком дрожащим охватил его шею лапками да и затих страдательно. Судьбе ли покорился или до конца в друга верил? Третий гадательный вариант – при выпавшей решке у рассудивших за него настроился помереть за здорово живёшь.

Перед автобусной дверцей неиспытанной доселе болью кольнуло два сердца: человеческое и Кирилкино.

– Ы? Ы-ы. Куда я без вас?! Пропаду ведь. Это же не в гости.

– Прости меня, Кирилушка. Чужую волю исполняю.

Вместо чего-то выказать при прощании Фёдорович увидал бисерки частых-частых слёзинок. Последние «ы-ы» были просто всхлипами.

Ещё до того, как интерклубовски тронулся, Кирилла запнули под сиденье. По приезду обошлись с ним куда хуже. Накинули на затяг ошейник и поволокли его, упирающегося, в зверятник. Обрисовать место вернее: на малую площадку, тесно заставленную деревянными узкими ящиками, стоящими вертикально. На каждом выпиленная дыра с частично торчавшей из неё живой собственностью знаменитых дрессировщиков. Увидев нового собрата, обезьянки в ящиках подняли крик, высовывали по лапе и размахивали ими. Всё это отлично Кирюшкой переводилось: – Куда ты, глупенький, попал?! Начинай жалеть уже сейчас. Немного погодя донеслась к ним бравурная оркестровая музыка. Все крикуны разом умолкли, будто испугавшись. Тотчас явились бойкие молодцы и по отдельности стали выпускать из заточения. Скверно ругая подневольных артистов, не без труда натягивали на них шикарные трусы. Обтирали мордочки, грудки от слизи из остатков еды и слюней. Цепляли к ошейникам поводки и, отводя поближе к бархатному занавесу, наскоро там привязывали. Ярко освещённый, наполненный под забивку, как вечный праздник в блестящем антураже, начинал цирк вечернее, дорогое билетное представление. Кирюшка вовсе изнемог от познаваемой столь разительной перемены жизни. «Нет. Нет. Сему нельзя верить. Кошмарный сон с секунды на секунду прервётся. Он вновь очутиться на просторе зелёного паласа папиной каюты, вольно перекатится на другой бочёк. В липучке сновидения тесно, дико, жестоко. Надо помочь себе выкарабкаться. Самое первое: потереть глаза лапками. Вот так, вот так, до боли. Ещё, ещё». Противная слуху дальняя музыка смолкла. Молодцы в цирковой униформе погнали отбывших номер обратно в ящики. И те, ловя момент толкучки, как могли, задирались на новенького. Шимпанзе в авторитете, сущим уголовником, цапнул до крови не защищённый шёрсточкой носик. «Какой же это сон?! Злая-презлая явь, пока не найдёт его большой папа».

Потом наступил черёд кормёжки. Обитатели тесных ящиков примолкли, опасаясь быть обнесенными по капризу.

Лишь мордочки высунули да лапки тянули. Дошла очередь до Кирилла. Никакого желания взять железную миску он не проявил. Науки ради раздатчик швырнул её в дыру. Противно пахнущее варево перепачкало Кирилушку. Ничего не оставалось, как беззвучно заплакать и повторять на своём обезьяньем «За что? За что?» Тусклый свет погас. Мало-помалу все забылись в дурной отключке подневольных зверушек. Забылся и обращённый в разнесчастного всего за один коротенький день.

Утро подарило новое испытание. Старший дуровец захотел преподать Кирилке вводный урок. Вывели его на середину присыпанного опилками манежа, дали оглядеться. Огромность и странность места не произвели впечатления. Не всё ли равно, где тебя мучают? Подошёл вчерашний гость— хлыщ.

– Будем работать аль ваньку валять?

Кирилка, держа характер, рассматривал ковёр из опилок.

– Ну-ка, гляди в глаза. В глаза, я сказал!

Упрямец вообще перевёл взгляд на кончики нижних лапок.