Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

На эти утешения Кирилл вылезал из-под стола, тыкался мордочкой в боцманские джинсы. Потом умоляюще заглядывал Владимиру в лицо, силясь понять за словами правду.

Похоже, начинал верить. Значит, принимался безоглядно пошучивать.

Бурлеск мимической сцены: вдруг входит папа. О, как он наряден, красив, высок! (Стараясь смачно выразить, мим вытягивался и подпрыгивал). Папа жмёт Владимиру руку. Обнимает Кирюшу. Вот так за плечики. Говорит весёлое, доброе Ы-ы-ы. И они ему своё радостное Ы-ы-ы. Садятся тут, тут, тут. Лихо чокаются. Ы-ы! За приход!

Снова и снова за тоже.

До чего правильно сыграл! Мудрая жизнь пролистнула пережитое. Теперь раздаёт награды честно вынесшим чартерные напасти, происки говённых вражин. Пусть так будет всегда.

«Ну, как получилось?» – немым вопросом спрашивает прирождённый артист. «Ты веришь, так оно и будет? Мы снова пойдём качаться на волнах. Папа позволит мне смотреть в бинокль, подавать карту, заводить часы, свистеть в переговорную трубку. За это не жаль и векование на родной скале отдать! Только поторопи большого папу. Скажи: «Кирюшка очень скучает».

Фёдрыч утвердительно кивал, удивляясь более всего верной мартышкиной душе, какая у редкого человека сыщется.

Вольной волею он также с теплохода ни ногой. «Такого отца-командира выручить – за великую честь. Отпуск, вестимо, приманчив, дел-то в деревне! Дак не крайним же гадом прослыть».

Как обещал кэп, так и исполнил. Явился!

В точности предсказанное Кирюшкой сбылось. Александрович, в великолепии своей внешности и ладной чёрной форме, жал на равных руку Владимиру, обнимал Кирюшку.

Выдал понятное и гибралтарцу заверение, мол, всё о кей. Затем из дипломата извлёк ещё не пробованную альбатросовскую[37] бутылку.

– Давай, коряги-мореходы. За приход!

Посидели, как должно старым друзьям. Каждый осознавал, что они на самом деле в плаваниях «сломали» и как всем этим надо дорожить. Припоминаемое потом одно счастье на троих сидело вместе с ними, незримо чокалось на проникающее прямо в сердце:

– За приход!

К 16 трансфлотовская машинка «козёл» удачно зачем-то подкатила. На ней и отбыл Александрович с Кирюшкой в совершенно новую отпускную жизнь. Мелькающие всюду дома, бегущие по рельсам составные гусеницы трамваев поражали присмиревшего маготика изрядной длиннотой города, где им уготовано бросить якорь. «Ы-ы». Это вам не срамные закоулки Генуи. Ёк, как здорово ехать с папой!

Кой-какие мелодии, что игрывал боцман на судовой затерзанной гитаре, желая развлечь его навроде, продолжали звучать в ушах. К примеру: тата-та-та… Слова к ней непонятные, страсть до чего задушевные. (Так мы от франсе шансона тащимся).

… Стакан вина я пью за старого товарища

И ты, дружище, выпей за меня.

Из песни позаводней, худо-бедно, понимал вот эти:

… За весёлую жизнь моряцкую

Полюбил я большой пароход.

От них хотелось дёрнуть лапкой наискось, напустить на себя нипочёмность, небрежно осыпать Катю конфетами.

С павлиновки «козёл» завернул за угол мединститута. Другой поворот – во двор дома, стоящего почти на набережной.

– Тпру, – благодушно командует Александрович, – вылезаем, брат.

Всегдашне вредный ворчун-шофёр, наважденчески зауважав пассажиров, выскочил наперёд да шустренько распахнул дверцу.

Одна лестница сменяла другую, пока не кончилась восьмой. Впечатлённый ими Кирюшка присмирел от подобной верхотуры. Конечно, не дотягивала та до родной скалы, всё ж высоковато живёт папа. Во как ему полагается!

Вместо стука, Александрович нажал какую-то кнопку. Удивительно, дверь после этого распахнулась. За порогом стояла женщина, за спиной которой толкались два подростка. «Ведь это ж папина семья! О-о!» Коротеньки Кирилка стушевался, как некогда перед зеркалом. Присел простецки, глазёнки вниз навёл. Вроде бессловесно показал: «Представлюсь, если на то пошло. Я тоже папин сын!» Здесь поведаю со слов Сергея Ястребцева (младшего) про Кирюшкино квартирное житьё. Сергей Сергеевич, как и отец, стал замечательным капитаном, отзывчивым на всякое доброе дело человеком. Брат же его, военный лётчик Дмитрий, несколькими годами моложе, – погиб. Сколько смелых душами унеслось на серебряных крыльях в занебесные дали! Трагический этот счёт, верно, оправдан. «Ангельский полк» – не припущенный поэтический оборот Высоцкого. Он есть! Ему не надо горючки, пополнения разящего комплекта. Он же ангельский! До Судного дня между небом и землёй незримо за нас и с нами.

Оробелый Кирилка тише воды, ниже травы ступил на половицы коридорчика. «Уж где будя. Вон сель у краюшка. Первейше мне с папочкой не расстаться», – так и читалось с его кроткой, умильной мордочки. Выждав с показной воспитанностью полчасика, исследовал две комнатки, кухню прочее. Лишь тогда окончательно место себе определил. Чик-в-чик подле кресла, на кое присел Александрович. А для начала поёрзал, подлокотник куснул и весь вслух обратился. «Что, что папа вам глаголет?» И ведь уловил. «Ага, про шторма, несносную жару, мерзавца помполита и кто на балере руля очутился». Голословное нуждалось в подтверждении. За Кирюшкой не заржавело. Он удалецкий вскочил, ударив себя в белую косматость груди. «Мало вам?!» Изобразил разрывание тельняшки, затем выкинул коленца пофигиского «яблочка». «Ы-ы-ы – всё так и было, но мы не унывали!» Репризным довеском бдительно зрил в бинокль. Смеялись все. Валентина Никифоровна нашла его исключительным морским милягой, с которым грех не ладить. Мальчишки признали такого комика чуть ли не действительно чудесно нашедшимся братцем. Ястребцев (старший) мирно штилевал в единодушной домашности. «Славный вечер, ничего не скажешь. Вкупе надо всех благодарить: Господа, судьбу, оригинала-англичанина». Следующим днём Кирилка выказал на время припрятанный мартышкин характер. Взял да поносился по верхам мебелей, гардин, даже опробовал качку на люстре.

Начальной потерей из предметов уюта замели на совок осколочки любимой вазы хозяйки. Сам виновник разминки прижимался к пустому папиному креслу, не упуская случай соболезновать факту. Кающийся его видок смягчил сердце Никифоровны. «И то: не махровая же я мещанка. Правильнее – объявить аврал».

Свистанная гасить нежданную напасть, подростковая команда во главе с матерью быстро преобразили квартирку.

Исключительно всё, что выпендривалось напоказ, исчезло в ящиках комода и шкафов, отныне замкнутых на разысканные ключики.

Вернувшийся навеселе с проведывания старинного приятеля Александрович неподдельно изумился:

– Ба! Да нас никак обчистили!

Валентина Никифоровна ответствовала мужу в тон восклицанию.

– То-то ещё будет!

Кирилка хотел было вставить своё Ы-ы, обаче смолчал.

«Папе и без того ятно. Ну, нет тут стометровки бак – корма. На крайняк шлюпочной палубы. Одно стрёмное утеснение!» Слушок, что у Ястребцевых завелась взаправдышная обезьянка, поразил соседей четырёх подъездов. Тоже ведь не лыком шитых. Все, почитай, из начальствующих, капитанских, дедовских, лоцманских семей. (Дом-то ведомственный, с кочегаркою!) Затоптаность придверного матика теперь указывала зарождение народной тропы.