Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

несли их навстречу вину, музыке, женщинам со скоростью торпедных катеров. И много чего этакого шаяло в диковатых мечтах от долгого воздержания. Степенней тех и этих, истинно архангелогородские, смаковали тайно пронесённые винные кирпичи. Невесть каким числом, но будку сенбернару сложить можно. Потому волнительное для товарищей вовсе ими не ощущалось. На то у них жёны, родня, подруги, ещё как петрившие в обналичке маdе in…

Сохраняя маскировку бдения, безотрывно пялясь в иллюминатор, не зажигал света помполит. Теперь он работал по самому что ни на есть крупняку. Чесотное предчувствие незряшнего этого занятия оправдалось сторицей. Вечер, реостатно переходящий в темень ночи, обогатил горячим перлом на отдельно оберегаемом листке.

Спеша от радости заполучения факта, калеча слова и согласовку – «как это по-русски?», выдал в темноте каюты горелый блин: «В падозрит состаян капитан и обезян возник на такси падозрит пакеты тарчат фруктеми эт кажись для маскира??? обезян похоже в отрубе Наблюд прадолшу».

Следующим италийским вечером Александрович с Кирюшкой уже баловались граппой. В чистом виде простенькую соблаговолял человек, каким гордились бы на всех престижных флотах. Да и башляли бы ему в месяц (грубо прикинуть) 10 тыщь(!) баксов. Родное государство не считало постыдным платить своим капитанам всего-то 90 зелёных (без захода в со-впорт) и недосчётом эдак 350 деревянных рублей. То ли зарплаты, то ли мандата пожить на ноготь толще.

Ни в какой графе госрасходов не прописанный Кирюшкин удовлетворялся растворённой в компотце. Французский мартель был явно не для них.

Ладно. Скромность, вообще-то, украшает. Как и вечный тост без пьяной похвальбы: «За приход!»

Забавное усложнение однокаютники всё же ввели. Возглашение отнынче сопровождалось неупускаемым ни в коем разе культурным чоканьем. В такой-то идиллии протёкла у них важная перемолвка. Говорил, правда, один Александрович.

Кирюшка простосердечно слушал, изображая приятность общения. Не без гордости относясь к тому, что папа обратился с чем-то душевным.

– Вот какая штука, братец ты мой. Во всём есть порядок вещей. Его не сдвинешь, не обойдёшь, ненароком запнуться – то пожалуйста. И по этому порядку на моей родине дела будут швах. Это сейчас я кажусь тебе всемогущим. Даже конченая жила подпупная – мой первый помощничек – бессилен нас достать. Но воротится судно в Архангельск, железная система разом верх возьмёт. Пришаркает мне на замену ходячий параграф, из тех, какие сатанеют, выбившись в люди. Само твоё присутствие на судне сочтёт недозволительным нарушением всяких там запрещалок. Иль живодёров вызовет, иль тому, кто тупей валенка, грех поручит. Не удивляйся. На том стоит наш самый гуманный строй. Придётся тебя домой взять. Заранее предупрежу: квартирка больно притеснённая, уплотнёна родными до облома разыскать свободную шхерину. Не сомневаюсь: они мне отсемафорят про то без экивоков. По всей стране у нас так: не жильё нормальное – сплошной «жилбытсектор». Вдруг в больницу придется лечь? Иль ты озорничанием своим в конец их достанешь? Совсем грустная тема, куда тебя тогда пристроить? Парень ты всегда в радость, в доску свой. По босяцкому материализму выходишь даже классово нам близким. Можешь над тем хохотнуть. А мне не до смеха.

Что ж получается: никому надолго ты не нужен. Расстраиваюсь я с того. Перебирать граппы начал, да не легчает. Эх, нет у меня и на миллионную долю кича того англичанина. В королевстве евоном свой нерушимый порядок вещей. Наш к ихнему, увы, не паяется никаким продвинутым Левшой.

Александрович склонил седеющую портретную голову и вроде бы слезу оттёр.

– Понял ли ты меня, Кирилушка?

Минута молчания – словно на обдумывание. Затем всхлипнуло одиночное: Ы – очень ажник осмысленное. Разнесчастную ту глухую гласную, как хочешь, так и толкуй.

– Пока замнём. За приход!

Слабый звяк рюмки о кружку. Каждый острым краешком прочувствовал свою беду наперёд. Всё ж не поддались низовой волне настроения. Рано, де, реквий заказывать, пока мостик наш. Затугу, обещающую расставание на крови, попробуем пропустить через канифас и на турачку. А там увидим.

– За приход!

К концу выгрузки стала ситуация геморройной для отвечающих в конторе за работу флота. Попутного груза почему-то не сыскивалось. Тогда и решили умники пентагоновские гнать «Белозерск» балластом в Архангельск. Прекрасный морской ходок ринулся к родным двинским берегам, вспенивая воду с носа и много далее кормы. Высоко поднятые борта, белая надстройка, мачты красивым абрисом возникали и таяли, где были каких-то несколько минут назад. Всё ж на самом кончике Испании велено было взять какую-то сыпучку до одного голландского портишки. Подхватное дело – краткое. Засыпались быстрёхонько и, благополучно избежав бискайских качелей, куда надо прибыли. На сей раз Александрович Кирюшку в город не взял. Потому как это вам не разболтанная, певческая, вся на душевных эмоциях Италия. Куда сумрачней, бюрократней злое забугорье, то есть выживающая из ума старушенция Западная Европа. Облепили её мухами множество служб, ищущих к чему бы прицепиться и с того мани поиметь. Шоповские метания кэп презирал да и настрой воли соответствовал отходному дню. Наскоро лишь закупился скромными подарками и на судно. Дошагивает до причала, только не к трапу направляется. Следует к корме посмотреть изменившуюся осадку. Вот когда пригодилась ему власть над нервами. Уцепившись за баллер, по грудь замочен, а нижними лапками на пере руля, спасается Кирюшка. И не просто бедует – стоически ждёт большого папу. Ага, увидел. Лапку-ручку освободил, тянет с мольбой и немым воплем. Ястребцев через две ступеньки одолевает трап. – Докладывайте, – велит выскочившему дежурному штурману. – Выгрузка окончена, добирают остаток во втором трюме. Стармех просит разрешения провернуть главный двигатель на воздухе. – Сначала проиграем тревогу «Человек за бортом». Живо!

В расчехлённую и вываленную на уровень палубы шлюпку впрыгнул странный подбор: капитан, боцман и третий механик, отвечающий за движок. «Майна!» Только прослабли тросы на талях – к чертям гаки. Дюралевая шлюпка обрёла ход. Несколько секунд и вдоль подзора кормы у цели тревоги.

Кирюшка мокрый, жалкий обвисал на кругляке баллера из последних силёночек. И как увидел близость спасения, разжал лапочки. Следующий миг он встретил в плотных объятиях Александровича. По дорогому костюму, пошитому явно не для экстримных замесов, ручьями стекала грязная вода гавани. Но это не значило ровным счётом ничего. Счастлив спасатель. Счастлив спасённый.

– Живи долго, братец. Вперёд, сушиться!

Было над чем тут подумать. Не настолько простак Кирюшка, чтоб по глупости свалиться за борт. Определённо на судне тайный его и Кирюшкин враг с пособником. По-другому взглянуть – чёрную метку трусливо тем самым показали.

Обидно, да не страшно. Вот только не простудился бы с пережитого Кирилл.

Различные беды добавляют друзей, если мы сами чего-то стоим.