Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

«Накось, зачем народ в столовой команды расселся? Примкну, раз уже всем свой в ихнюю архангельску доску». Замечательней всего присесть на уголок дивана под вырезом кинобудки. Да места там, эх, заняты. А на том, где больше всего хотелось, восседал дядька, что живёт левее папиной каюты. В руках его непутная книжица в тонкой обложке, какую и куснуть не за что. Пришлось проследовать, метя хвостом, за пустой боцманский столик. Немного поколебался с выбором вертящегося стула. Наконец, «бросил якорь» и, как цепь, потравил хвост. Вроде этим сказал: «Продолжайте, продолжайте». Все взгляды сразу на Кирюшке сошлись. Скучающие лица, поранешнему жаргону, рогатых и маслопупых, будто кто утюжком разгладил. Разрядочка, подбитая дурашливостью, спасительно состыковалась с времяпрепровождением, коего хуже не бывает. Внёсший разлад в скукотень глазёнки состроил, дескать, щас вникну в ваши тёрки. Откуда, по своей воле притопавшему, ведать, что угораздило попасть на принудительный политчас. (По причине скорой стоянки в буржуазном порту вздумалось помполиту оживить росказни о неминуемом торжестве коммунизма). Деревянным голосом, на любимом местечке Кирилки, усыпительно бубня, читал он партийную хренотень, сам, поди, поражаясь набору нелепиц. Народ в воображаемой пробирке, малюсенькой судовой капелюшкой отстранённо (куда денешься?) кряхтит, терпит.

Наш притвора полностью сливается с общей парсуной просвещаемых.

Обстановка соответствует: справа большой застеклённый шкаф с библиотекой особого подбора. Левее – столик с подшивкой главной газеты страны «Правда». По центру, чуть сместясь, нечто плаката со стариканами ЦэКа политбюро.

Тягомотина последних страниц не доходит до сознания ажник вострых на всякое ушлое смекание. Все терпят из последних сил. Уф, вот она, избавляющая печатная точка!

Помпа брякает уже отсебятину:

– Всем ли статья понятна?

Молчать выходило честнее. Все одинаково выразительно немы.

– Здорово ведь! Давайте обсудим. Заглянем, так сказать, в светлое будущее человечества.

Как напакость, рождённый на знаменитой скале вдруг раздуплился тягой к совместному досугу с кэпом. Остофигела пустая, нисколь незанятная морочная фича. «На что я дёшево купился?!» – Ы-ы-ы! – заголосил Кирюшка, аки действительно заглянул в психушку, где на стенах нарисованы бесплатные бутерброды с колбасой, штаны, «запорожцы»… И всё под клич плакатом «Давай, давай работай!» Бежать через ту же дверь почему-то счёл зряшним. «Сквозь камбуз – во, в самый разок».

Маханием передних лапок помог себе набрать скорость.

Срезая путь, вскочил на плиту… Вихрь галопа, как на фотке, сделался статичным. Ещё бы! Шеф оставил секции на малом нагреве.

Кирюшкин издавал вопли – Ы! Ы! Ы! Болевой ступор прошил насквозь. Подушечки задних толчковых начали вариться.

Передвинуться он уже ни сколь ни мог.

Вмиг растеряв правильность посадки на привинченных стульях, рядовой народ рванул в хозяйство шефа. У каждого мелькнуло: «Несусветное стряслось!».

Оторванного от плиты друган Владимир самолично бегом доставил, куда тот и направлялся.

«Как прекрасно на своей палубе, где всё по уму, по сердцу, рядышком с большим добрейшим папой, – осознавал Кирилка сквозь слезы. – Степенней надо быть, степенней».

В столовой тем временем обозначился злонамеренный срыв важного отчётного занятия. Обязанный чином зреть на всё под казённым углом, помпа, он же первый помощник капитана, буреет двухстручковой перцовкой. Внезапно заклокотавшим самоварным вскипанием шлёт вдогонку:

– Ах, ты изъян природы! Ух ты, дрянь убогая!

Разворот на 180, чтоб успеть обжать ситуацию клещами.

– И вы туда же?! Занятие продолжается. Обезьянник, понимаете ли, тут развели!

Это прозвучало скрытой угрозой в адрес капитана. Понятливые наши люди, привычно играющие в задураченных, ожидаемо смолчали. Может, какие и не поняли.

Что вы хотите? Былинное время буксует близь начала шестидесятых. В плавно переваливавшейся с борта на борт заострённой госсобственности СССР, иначе статься – фантастика в квадрате. Каждый дорожил трудно доставшейся визой и вообще вякать «против» – подозрительный, ненашенский тон.

Срочно вызвал Александрович зомбированного бездельем дока, чем разволновал его до крайности. Первый пациент из всей судовой лечебной практики, ни в какую не давался. Общими усилиями обработали пострадавшие лапки, накрутили бинты. Дело встало за живучей матерью природой. Как мог, Кирилка торопил выздоровление, портя то, что с таким старанием эскулапили над ним. К гордости дока, столь ужасно пострадавший встал на лапы и даже запрыгал на подушечках с новенькой кожицей.

По совпадению с приуроченным счастливым докторским и кэповским днём рейс «сломали». «Белозерск» притёрся к причалу под мощные портовые краны всей длиной 121-го метрового корпуса. Италия остро учувствовалась Кириллом близостью родины. На удивление, радость понял уж точно любимый, нет, прямо-таки обожаемый большой папа, выходивши его. Принялись они гулять по порту великолепной, знающей себе цену невозмутимой парой. Седой красавец кэп и мелкий (всего-то 60 сэмэ ростиком) сопровождатель из диковинной породы. В воображении впечатлённых ими «во как (!) антуражно должен выглядеть гранд капитано, привёдший классное судно с дорогущим колониальным товаром». Забавной мартышке, как по волшебству, достался лучистый край его ореола. Но и Кирюшкина видовая наружность подыгрывала романтическому образу почтенного морехода с золотыми нашивками. Пожалуй, пират Флинт в чёрном камзоле с короткой абордажной шпагой, пистолями за поясом и попугаем на плече выглядел не менее шикарно.

Надо ль обмолвится, сколь очумевали шубутные итальянские грузчики?! Да разве только они?! Весь околопортовый люд приветствовал их восхищенными жестами, подобно сорвавшим голоса меломанам при лицезрении кумиров. При этом колоритно странные товарищи щепетильно отворачивались, не желая местячковой славы. Прогуливаемся, мол, приватно и все дела. Сергей Александрович, в ближайшей лавчонке накупал бананов, мандаринов, виноградной водки граппы. Перегруженный ёмкий пакет нёс, вернее, волок, знамо кто. Огромность ли доверия, то ли подозрение на возможные потери заставляли Кирюшку останавливаться, делово проверяя содержимое. Знамо, извлекался на пробу очередной бананчик. Ловкий магот аристократично прокусывал и тут же выплёвывал верхушку плода, приспускал жёлтую шкурку… Неописуемое гурманство «здесь и сейчас» заслуженно овладевало им. При следующем стопе мастачно ошкуривался мандарин. Глазки-бусинки прятались за веками, не в силах выразить крайнее удовольствие. Так бывает, когда само счастье гладит кого-то по бедовой головке. К обоим белозерским снисходило куда как распрекрасное заслуженное отдохновение. Лишь морская сдержанность обрёдших твёрдую некачающуюся землю помогала сокрыть переживаемые добрейшие к ним минуты судьбы.

Особенно душевно проходили их совместные италийские вечера. Александрович нет-нет да благостно, не морщась, пригубит рюмку до донышка. Синхронист Кирюшка глотнёт полюбившегося ему судового компотца, чуток разбавленого граппой. Выпить за приход – это святое. Как-то всё сложится дальше? Расслабляющийся кэп вновь приподнимал рюмашку, а его косматый компаньон – компотную кружку. «Опять за приход?» «Опять?» Сознание дрёмно и сладко начинало слегка туманиться. Мысли-образы каждого вольно отплывали по собственному усмотрению. У одного – к дому на набережной Двины, где жёнушка и