Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский

Соня и Таня догадались о влюбленности графа раньше родителей и Лизы. Лиза старательно убеждала себя, что влюблена в графа. По Москве уже ходили слухи о скорой женитьбе Толстого на Лизе Берс. А сам Толстой не только не чувствовал себя влюбленным в нее, но и был уверен, что на Лизе не женится.

Двадцать второго сентября 1861 года он пишет: «Лиза Берс искушает меня; но это не будет». После этого он прерывает ведение дневника на полгода и возобновляет его в мае 1862-го, когда уезжает в самарские степи лечиться кумысом. Он в самом деле серьезно болен, худеет, хиреет на глазах. Призрак чахотки, сгубившей двух его братьев, преследует и его.

Но поездка в Башкирию, похоже, была и бегством от Лизы. Так когда-то он бежал от Арсеньевой. На пароходе Толстой «возрождается к жизни» и «к осознанию ее». «…меня немного отпустили на волю», – пишет он в дневнике, имея в виду отношения с Лизой. «Боже мой! Как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой». «Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу».

И, наконец, в его дневнике появляется запись о Соне: «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить…»

В сентябре 1862 года Толстой не спит ночами и страдает. Он боится! Не того, что сделает неправильный выбор, а что ему откажут. Он ревнует Соню к Поливанову. Он чувствует себя очень старым и в то же время «16-летним мальчиком». Носит с собой письмо с объяснением в любви и не решается его отдать. Попросту говоря, он сходит с ума. «Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так будет продолжаться».

Все помнят, как Константин Левин в «Анне Карениной» писал Кити на ломберном столике начальные буквы слов объяснения в любви. В реальной жизни эта история имела ряд деталей, которые не вошли в роман.

Во-первых, в романе нет Лизы и соперничающей с ней сестры, тогда как Соня, по сути, отбила жениха у старшей сестры.

Во-вторых, в этой сцене нет третьего лица, Танечки, будущей Наташи Ростовой. Когда Толстой в сельце Ивицы, принадлежавшем деду сестер Берс, Исленьеву, писал на столике: «В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.» («Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья»), они были в гостиной не одни. Под роялем сидела Таня, спрятавшаяся от взрослых. Она стала свидетелем того, что Толстой скрыл в своем романе. Соня, в отличие от Кити, не разобрала сложной аббревиатуры. Некоторые слова Толстой ей подсказывал. Потом Соня призналась сестре: понять, что написал ей граф на ломберном столе, она вовсе не смогла.

В реальности Толстой писал на ломберном столе не только слова о «невозможности счастья». Он писал еще и о том, что в семье Берс сложились превратные представления о его отношениях с Лизой, и просил Соню вместе с Танечкой помочь ему выпутаться из щепетильной ситуации. По сути, он предлагал Сонечке вступить в заговор против старшей сестры.

«Перед тем как приехать в Ивицы, – вспоминала Кузминская, – Берсы остановились в Ясной Поляне. Это был август 1862 года. Девушкам отвели “комнату под сводами”, где раньше была кладовая, а теперь находился кабинет Толстого. Одного спального места не хватало, и хозяин предложил использовать раздвижное кресло.

– А тут я буду спать, – немедленно заявила Соня.

– Я вам сейчас всё приготовлю, – сказал хозяин».

И Толстой стал стелить Соне постель. В воспоминаниях Кузминской описано с юмором, как Толстой «непривычными, неопытными руками стал развертывать простыни, класть подушки, и так трогательно выходила у него материальная, домашняя забота». Но в воспоминаниях Софьи Андреевны эта сцена выглядит иначе:

«Мы стелили с Дуняшей, горничной тетеньки, как вдруг вошел Лев Николаевич, и Дуняша обратилась к нему, говоря, что троим на диванах постелили, а вот четвертой – места нет. “А на кресле можно”, – сказал Лев Николаевич и, выдвинув длинное кресло, приставил к нему табуретку. “Я буду спать на кресле”, – сказала я. “А я вам сам постелю постель”, – сказал Лев Николаевич и неловкими движениями стал развертывать простыню. Мне стало и совестно, и было что-то приятное, интимное в этом совместном приготовлении ночлегов…»

Когда Толстой вышел, Лиза устроила Соне сцену.

Но было уже поздно.

Толстой мечтал о женитьбе с пятнадцатилетнего возраста. С Софьей Андреевной он прожил почти полвека. А вот период его жениховства занял всего месяц, с конца августа до конца сентября 1862 года. По-настоящему ни Толстой не успел почувствовать себя женихом, ни Сонечка – невестой. Сразу – муж и жена.

Шестнадцатого сентября 1862 года Толстой пришел к Берсам, держа в кармане письмо с предложением руки и сердца. «Предложение было написано на грязной четвертушке простой писчей бумаги, и Лев Николаевич носил его в кармане целую неделю, не решаясь мне его подать», – вспоминала его супруга.

Письмо Толстого Софье Берс с предложением руки и сердца. 1862 г.

«Софья Андреевна!

Мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: “нынче всё скажу”, и ухожу с той же тоской, раскаяньем, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собой это письмо, чтобы отдать его Вам, ежели опять мне нельзя или недостанет духу сказать Вам всё. Ложный взгляд Вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в Вашу сестру Лизу. Это несправедливо… В Ивицах я писал: “Ваше присутствие слишком живо напоминает мне мою старость и невозможность счастия, и именно Вы…”

Но и тогда, и после я лгал перед собой. Еще тогда я бы мог оборвать всё и опять пойти в свой монастырь одинокого труда и увлеченья делом. Теперь я ничего не могу, а чувствую, что я напутал у Вас в семействе, что простые, дорогие отношения с Вами как с другом, честным человеком, – потеряны. А я не могу уехать и не смею остаться. Вы, честный человек, руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать. Чему посмеешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, ежели бы месяц назад мне сказали, что можно мучаться так, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь, это время. Скажите как честный человек, хотите ли Вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело Вы можете сказать: “да”, а то лучше скажите “нет”, ежели есть в Вас тень сомненья в себе.

Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне