Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский

У Берсов Толстой «танцовал» со всеми тремя сестрами. С Соней он еще и музицировал вдвоем. А самая младшая, Танечка, использовала его как верховую лошадь, с воинственным криком разъезжая на его спине по комнате.

Эта забава – использовать Толстого как лошадь – сохранилась у Тани и после того, как Толстой женился на Соне. «То-то пойдет у нас верховая езда по зале, – писал Андрей Евстафьевич в Ясную Поляну, уговаривая Льва Николаевича и Соню приехать в Москву. – Танька того и ждет только, чтобы взобраться на спину твоего мужа».

Толстой стал кумиром для всех трех сестер. Каждое его посещение было для них событием.

И Толстой это понимал, чувствовал и дышал этим воздухом всеобщей в него влюбленности.

И вот в августе 1862 года он решил, что участь его решена. Но выбор был сделан в пользу не старшей, Лизы, а средней, Софьи.

Берсы были классической семьей. Баловал дочек папа, а воспитывала из них настоящих женщин, будущих жен, мама. Танечку как самую младшую баловали больше всех. Лиза считалась девушкой ученой, «книжной». А вот среднюю, Соню, с раннего детства приучили к хозяйству. «Кроме уроков, – вспоминала Софья Андреевна, – мы, две сестры, должны были сами шить и чинить белье, вышивать… Хозяйство тоже было отчасти в наших с сестрой Лизой руках. Уже с 11-ти летнего возраста мы должны были рано встать и варить отцу кофе. Потом мы выдавали кухарке из кладовой провизию, после чего к 9-ти часам готовили всё к классу… Отец вообще баловал нас и любил доставлять нам не только нужное, но даже роскошное. У матери были свои, довольно своеобразные взгляды. Она боялась доставлять нам роскошь, приучать к ней, заставляла нас шить на себя белье, вышивать, чинить, хозяйничать, убирать всё… А между тем она не могла представить, чтобы мы, девочки, гуляли без ливрейного лакея или ездили бы на извозчике».

У Сони были свои представления о том, каким должен быть ее муж. «Когда мне было 15 лет, – пишет Софья Андреевна в мемуарах, – приехала к нам гостить двоюродная сестра Люба Берс, у которой только что вышла замуж сестра Наташа. Эта Люба под большим секретом сообщила мне и сестре Лизе все тайны брачных отношений. Это открытие мне, всё идеализирующей девочке, было просто ужасно. Со мной сделалась истерика, и я бросилась на постель и начала так рыдать, что прибежала мать, и на вопросы, что со мной, я только одно могла ответить: “Мама, сделайте так, чтоб я забыла…”

…и вот я решила тогда, что если я когда-нибудь выйду замуж, то не иначе как за человека, который будет так же чист, как я…»

Что она тогда знала о Толстом? Могла ли всерьез думать, что этот поживший, повоевавший 34-летний мужчина «так же чист», как она? В это трудно поверить. Тем более что она была дочерью врача и, конечно, знала, каким образом появляются на свет дети.

Но недаром бабушка Мария Ивановна Вульферт говорила о Сонечке, которую любила больше всех: «Sophie a la tete abonnée» (игра слов: «У Сони голова в чепце» или «У Сони голова абонирована»). Это означало, что Соня первой выйдет замуж.

Толстой пристально всматривался в сестер. Даже после женитьбы на Соне он не прекратил наблюдать за Таней, которая стала прототипом Наташи Ростовой в «Войне и мире». Образ Наташи Ростовой наиболее ярко отражает всю сложность отношения Толстого к сестрам Берс. «Я взял Таню, перетолок ее с Соней, и вышла Наташа», – шутил Толстой.

И еще в присутствии жены и свояченицы он любил говорить: «Если бы вы были лошади, то на заводе дорого бы дали за такую пару; вы удивительно паристы, Соня и Таня». Едва ли Софья Андреевна была рада прочитать в дневнике своего мужа признание, сделанное через три месяца после их свадьбы: «В Таню всё вглядываюсь». И еще через три дня: «Боязнь Тани – чувственность».

В этом раскладе самая незавидная роль отводилась Лизе. Между тем она убедила себя, что граф сделает ей предложение, и готовилась к этому. Как вспоминала Татьяна Андреевна, «в ней заговорило не то женское самолюбие, не то как будто сердце… Она стала оживленнее, добрее, обращала на свой туалет больше внимания, чем прежде. Она подолгу просиживала у зеркала, как бы спрашивая его: “Какая я? Какое произвожу впечатление?” Она меняла прическу, ее серьезные глаза иногда мечтательно глядели вдаль».

Танечка ей сочувствовала. А Соня? Соня знала, что в соперничестве со старшей сестрой на ее стороне женское обаяние и привлекательность. Она не была красивой, но в нее влюблялись и совсем мальчики, и взрослые мужчины. Забавный случай произошел в Покровском. К Берсам приехали их друзья Перфильевы и с ними четырнадцатилетний Саша, «недоразвитый, наивный мальчик». «Он сидел около Сони, – пишет Татьяна Кузминская в воспоминаниях, – всё время умильно глядя на нее. Вдруг взяв рукав ее платья, он стал усиленно перебирать его пальцами. Соня конфузливо улыбалась, не зная, что бы это значило.

– Pourquoi touchez la robe de m-lle Sophie?[21] – послышался вдруг резкий голос Анастасии Сергеевны, матери Саши.

– Влюблен».

И 35-летний профессор Нил Александрович Попов, «степенный, с медлительными движениями и выразительными серыми глазами», тоже влюбился в Сонечку. И учитель русского языка Василий Иванович Богданов – пришлось даже отказать ему от дома. И сын придворного аптекаря. И сын партизана и поэта Дениса Давыдова. И Янихин, сын акушера.

В Соне было сильно развито женское начало. Она рано проявила себя как будущая мать.

«Лиза всегда почему-то с легким презрением относилась к семейным, будничным заботам, – вспоминала Кузминская. – Маленькие дети, их кормление, пеленки, всё это вызывало в ней не то брезгливость, не то скуку. Соня, напротив, часто сидела в детской, играла с маленькими братьями, забавляла их во время их болезни, выучилась для них играть на гармонии и часто помогала матери в ее хозяйственных заботах».

В Соне была какая-то загадка.

«Она имела очень живой характер, – пишет Татьяна Андреевна, – с легким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь… Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им. Ей всё казалось, что сейчас что-нибудь помешает ему… Отец знал в ней эту черту характера и говорил: “бедная Сонюшка никогда не будет вполне счастлива”».

Но Сонюшка была практичной и рассудительной.

– Соня, tu aimes le comtе?[22] – однажды спросила сестру Танечка.

– Je ne sais pas[23], – тихо ответила та, нисколько не удивившись.

– Ах, Таня, – немного погодя заговорила она, – у него два брата умерли чахоткой.

Соня уже испытала влюбленность – в кадета Митрофана Поливанова, друга ее