Империя порока. Блудницы, проститутки и содержанки в царской России - Ника Марш

день и время). После того как клиент определялся, его сопровождали в комнату. В дорогих роскошных заведениях для этого имелись отдельные кабинеты. В более дешевых публичных домах девушки вели посетителей в собственные спальни.

Кстати, именно из борделей вышло выражение «держать свечку». Французские «бабочки» обслуживали клиента ровно столько, сколько горела тоненькая свечка. Так отмеряли время для визита. Так что, если кто-то держал свечку, значит, точно видел, что и с кем происходило.

Каждый дорогой публичный дом старался найти «изюминки», чтобы отличаться от себе подобных. В одном могла существовать «черная спальня», похожая на приют вампиров – с черными простынями и одеялом, занавесями у кровати и шторами. Готика в XIX веке была весьма востребована! Обнаженная девушка возлежала на подушках среди черных покрывал и напоминала умершую. Некоторые специфические гости находили это весьма возбуждающим. К слову, в эпоху викторианской Англии тоже возрос спрос на средневековый – причем мрачный! – антураж. Именно тогда появились бесчисленные полотна с изображением тонущих Офелий, бегущих от преследования дам, рыдающих невест у могил любимых…

«Мамки» всегда держали нос по ветру. Они улавливали тенденции в обществе, им нравилось следить за тем, что модно. Например, в дорогом столичном публичном доме некоторых девушек одевали, как балерин. Надобно сказать, что они тогда выглядели совсем не так, как сегодня. Юбка-пачка появилась стараниями художника Эжена Лами и была создана для великолепной танцовщицы Марии Тальони в 1839 году. Но, хотя и она произвела фурор среди современников, обладала совсем иной формой и длиной. Однако в борделе уловили главное: моду на танцовщиц. Помните, как у Пушкина?

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола;

То стан совьет, то разовьет

И быстрой ножкой ножку бьет…[74]

О том, какую карьеру в «полусвете» делали танцовщицы, я еще расскажу. Однако «мадам» в борделях поняли, что у них есть серьезная конкуренция в лице красавиц-танцовщиц. Поэтому девушек из хороших, дорогих домов, где принимали самых состоятельных клиентов, могли обучать и танцу тоже. Это приносило барыши.

Большим шиком считалось что-то праздновать в стенах борделя. Закатывать вечеринку «для своих», чтобы окружить себя нимфами и сиренами по заранее оговоренному сценарию. Праздники стоили баснословно дорого, и их могли себе позволить только самые богатые посетители. Впрочем, так распыляться старались немногие. Дорогой публичный дом еще и дорожил репутацией. Он старался изо всех сил, чтобы посетители не стыдились времяпрепровождения на его бархатных диванах. Поэтому надо было создавать атмосферу респектабельности. Полуголые девушки в туфлях на босу ногу – примета заведений невысокого уровня. А вот чуть надменные, с легким акцентом (это приветствовалось) и манерами герцогинь проститутки привлекали больше внимания. Иная «мадам» могла легко расстаться с популярной у клиентов «бабочкой», если она начинала фамильярничать и терять лицо. И наоборот, сделать высокой ставку новенькой, которая умела держать себя и вызывать восхищение неприступным и гордым видом.

Именно такие – чистые и молодые, еще не успевшие хлебнуть грязи – чаще вырывались на волю. Некоторые даже умудрялись сохранить невинность! Если им удавалось понравиться клиенту до такой степени, что он был готов жениться, то бедолаге приходилось изрядно тратиться. Тогда «мадам» выставляла счет: за жилье, за прокорм, за обучение девушки и даже за ее наряды. Если желающий дать свободу проститутке не ломался на данном этапе, то мог обрести счастье с избранницей. Случаи были. Правда, предметно и детально мы поговорим о них попозже.

Среди посетителей публичных домов встречались и такие, кто желал испытать (или причинить) боль. Не в последнюю очередь это было связано с распространением книг австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха. Родившийся в Лемберге[75] в 1836 году и выросший в Праге, в подростковом возрасте он пережил «приключение», которое наложило отпечаток на всю его жизнь. Дело в том, что однажды Леопольд играл в прятки с сестрами и оказался в покоях графини Ксенобии, родственницы отца. На глазах ничего не подозревающего племянника, графиня впустила в спальню любовника, а спустя короткое время дверь атаковал ее супруг. Дальше все происходило, как в дешевом романе, – любовник выпрыгнул из окна, Леопольд то ли издал смешок, то ли еще какой шум, но его присутствие было обнаружено. За это подростка побили кнутом, что вызвало в нем очень странные ощущения – он испытал одновременно и боль, и наслаждение. Впоследствии именно таких эмоций он ждал от общения с женщинами.

Впрочем, история с тетушкой, ее любовником и кнутом – вполне возможно – была частично выдумана Захер-Мазохом. Родственники уверяли, что у мальчика изначально имелась тяга к жестокости. Ему нравилось рассматривать картины, изображающие святых в момент казни, или читать книги, где встречались сцены расправы. Позже, сделав первые шаги в литературе, Леопольд встретил женщину, полностью разделявшую его убеждения, – Аврору фон Рюмелин. Жестокая красавица, обожавшая меха, тоже писала новеллы. С тех пор они сочиняли вместе, подписываясь то именем Леопольда, то псевдонимом Авроры – Ванда фон Дунаева. Эти произведения о цинизме и любви, о жестокости и власти над женщинами или мужчинами, о боли и подчинении расходились огромными тиражами. Писатель приобрел такую популярность, что вскоре у Захер-Мазоха даже появился орден Почетного легиона – высшая французская награда. А один из его сборников был посвящен… историям о русском дворе.

Конечно, первопроходцем этот писатель не был, ведь до него жил и творил маркиз де Сад, тоже с большим удовольствием описывавший всевозможные жестокости. У австрийца почерк намного более «мягкий», однако и он изрядно шокировал современников:

«Я вздрогнул всем телом, хлыст врезался мне в тело, как нож.

– Нравится тебе это?

Я молчал.

– О, погоди, ты еще завизжишь у меня как собака под кнутом! – и вслед за угрозой посыпались удары»[76].

Жестокие игры описывались и Амфитеатровым в «Марье Лусьевой».

«В своем охотничьем домике за Лахтой Фоббель вдвоем с Луцией или Ольгой, либо втроем с обеими пропадал иногда по нескольку суток. Как проводились там дни и ночи, женщины не любили откровенничать даже перед подругами. Но за них красноречиво вопияли синяки и царапины, испещрявшие их тела»[77].

А в Москве поставщицей подобных услуг была Эмилия Хатунцева: ее публичный дом в самом центре города как раз и прославился «садистскими» развлечениями. За сеанс, когда девушки, вооружившись плетьми, хлестали друг друга и клиента, брали до 25 рублей. Странную сессию заказывали иногда просто из любопытства, услышав чьи-то восторженные отзывы или, в самом деле, начитавшись модных книг Леопольда Захер-Мазоха. Однако имелись и постоянные клиенты! Впрочем, довольно скоро власти сочли подобное недопустимым. Эмилия Карловна перегнула палку. Хатунцевский бордель был как раз из тех, что «закрыли за разврат».

В заведениях формировались субкультура, обычаи и чаяния. Например, в домах терпимости процветало карточное гадание. Как велик был соблазн заглянуть в будущее, узнать, что впереди не казенный дом, а свадебные колокола!

Проститутки с радостью принимали у себя всевозможных ведуний, знахарок и гадалок. Их бедная серая жизнь, протекающая в гнетущем однообразии, порождала настоящую страсть к переменам. На Святки больше всех и дольше всех гадали только две категории женщин: совсем юные невинные девушки и проститутки.

Тема фарта, выигрыша, счастливого случая была главной в обсуждениях «коллег». Поэтому с восторгом поглощались бульварные романы, где описывалась счастливая судьба уже почти погибшей девушки. До слез трогали истории падения (вроде романа «Тэсс из рода д’Эрбервилей» Томаса Харди, впервые переведенного в России в 1892–1893 гг). «Бабочки» часами обсуждали свою будущую – безусловно, очень счастливую! – жизнь и тем самым вселяли надежду друг в друга.

Вот поэтому многие из них легко становились жертвами мошенников. Ласковое обращение, обещания женитьбы могли заставить их забыть обо всем. Часто у проституток появлялись постоянные клиенты, которые уже воспринимались ими практически как родные люди. А посему на просьбу занять 10–15 рублей они смотрели как на нечто само