Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

что-нибудь пожрать приготовили?» – «Да, там хозяйка картошки с мясом нажарила!» Я пришел, хозяйка такая приветливая. Дали мне поесть. Я говорю: «А откуда у нее мясо? Вроде она бедная же». – «Ну, как откуда, барашек!» – «Какой такой барашек?» А я уже тоже поел. Я позвал хозяйку, а она мне что-то говорит, а я ж не понимаю. Она: «Кутья!» – «Какая кутья?» – Она меня в кладовку повела, открывает – а там собачья шкура. Я говорю ребятам: «Знаете, что мы ели собаку?» – «Не может быть!» Кто смеялся, а кого рвать начало, а она не поймет.

Я до сих пор сам не пойму. Они же сами себя мадьяры называют. Венгры – это мы их так называем, и их страна называется – Мадьярулсад, а скажешь – венгр – они будут на тебя смотреть, как на… Они жили получше нас. Мой разъезд в Венгрии 20 пленных захватил – венгров. Мы их сдали как положено, они уже разбиты были, 2 пулемета у них было. Вот они и бродили отдельно, а мы их отдельными разъездами выискивали. Мы увидели их, и туда на полном скаку. Что это? Конная атака? Не знаю! Они сдались. Они были пешие, два пулемета только у них было.

Не видел я и не слышал, чтоб где-то было сопротивление или где-то кого-то травили или что-то еще в этом роде. Хотя нас и предупреждали, что может быть отравленная вода или еда.

– Расскажите о службе на тачанке?

– К концу войны меня перевели в пулеметный взвод, на тачанку. Скажу, что Махно изобрел очень хорошую пулеметную передвижную точку. Чем она удобна? Ее можно легко превратить в зенитную установку. Сам по себе пулемет так сделан, что, если его перевернуть, дуга, за которую ты станок тащишь, превращается в стойку – и можно стрелять по зенитным целям, причем эта стойка прикрепляется к самой тачанке. Эта дуга, за которую возят, она превращается в дополнительную станину, чтоб пулемет на дуге стоял.

Или вот как стрелять с пулемета с земли? Его надо приподнять. В войну это делали так (когда я был в пехоте): брали станок с колесами, ставили его так, что одно колесо внизу, а другое – вверху, а на верхнее колесо – пулемет, а сам садишься на землю. Там спицы, и он не проворачивался. Пулемет при этом мог фиксироваться, а мог и нет – можно свободно его двигать, как хочешь.

На тачанке удобно открывается огонь, когда убегаешь. А мне приходилось и драпать. Война на одних победах не устроена. Еще как приходилось мотать! Но в принципе я на тачанке в военных действиях не участвовал, а так она очень удобная. С войны мы приехали на тачанках. Она рессорная была. Вот почему только там четыре лошади – я не пойму. Управлять довольно сложно. Наверное, все-таки четвертая лошадь там для того, чтоб не перевернуться и быть более устойчивой – вес все-таки солидный. Тачанка, специально сделанная, не самодельная когда, очень удобная. На ней удобно ехать, это не то что верхом. В ней могло одновременно ехать трое и четвертый ездовой.

– Удавалось хоронить ребят или похоронные команды были?

– Если бы мы сами людей своих хоронили, то кто бы шел дальше? Нам обычно всегда надо было идти вперед. Кто-то с раненым оставался, если он сам не мог – его переносили и передавали санинструктору, чтоб помочь. Надо было идти дальше. В каждом воинском соединении были похоронные команды, которые шли после. Были трофейные команды и похоронные, может, это одно и то же, я не знаю. Они собирали и подсчитывали трофеи, убитых и их хоронили. Но иногда у нас самих была возможность своих хоронить. Например, мне дважды приходилось хоронить своих товарищей.

Один раз когда мы пошли в конную атаку неудачную, в рейде в Венгрии – я рассказывал. Мы зашли в это село, а там села не такие, как у нас, более компактные, и в каждом селе есть своя площадь небольшая. Обычно людей хоронили где-то, где можно было – в поле, в городе, а в селах я не видел. Мы решили похоронить – население заставили копать братскую могилу – там погибло из нашего эскадрона человек 20. В том числе полностью дозор. Заставили прямо на площади копать братскую могилу. Там было много вина – в любом доме стояли бочки, а нам не было команды уходить. Наши пошли, а мы стали хоронить. Лошади наши были в другом селе, с коноводами.

Мы поддали крепенько, помянули, и меня послали, чтоб лошадей привести сюда, а эскадрон занялся похоронами в это время. А я поддатый. По дороге движутся наши колонны – танки и пешие. Я назад, получается, еду. В это время налетают немецкие самолеты. Все разбегаются, а я верхом, на лошади, которую мы отобрали у одного местного, ну, не пешком же я пойду.

Эта водка, по-моему, очень много погубила людей не только здесь, но и на войне. Все разбегаются, а я верхом рядом с шоссе. Я еду верхом, из автомата стреляю по самолетам. Все ложатся, а я один не боюсь! Хотя в трезвом состоянии мы бы с лошадью не знали, куда деваться. Пригнали лошадей. И вот мы около 20 человек похоронили, написали на братской могиле, кто там, и поехали дальше.

Возможности похоронить у нас были, когда мы находились где-то в глуши, а иногда везли с собой убитых на подводах, чтоб потом похоронить.

– Как вы были обмундированы – бурки, папахи, кубанки – это было в ходу?

– Как на фото. Это считалась форма парадная, а обыкновенная форма простая, но лампасы обязательно. Сапоги были, обмотки нельзя, если размотается, а лошадь наступит, то выдернет ногу. Между прочим, лошадь на человека никогда не наступит, я не знаю, как она чувствует, не было случаев на моей памяти.

Когда мы формировались, нам это все выдавали. Потом, когда во второй половине войны, особенно за границей, когда тылы за нами не успевали, только успевали нам подбрасывать снаряды и патроны, то были случаи, когда мы сильно обнашивались. Вот что значит зимой и летом не видеть крова, а быть все время в пыли, грязи и т. д. Конечно, у нас за границей вшей не было – за счет того, что была возможность у командования время от времени банные дни устраивать. А у нас была возможность нижнее белье менять хоть каждый день. Это имело большое значение.

Верхняя одежда изнашивалась от грязи, пота, пыли и оружия на