Традиции & Авангард. №3 (10) 2021 - Литературно-художественный журнал

Комната. Настя в апатии лежит на кровати под детским покрывалом с мишками, лениво водит пальчиком по сенсорному экрану смартфона. Этот мобильник она «похерила где-то в парке» еще в конце восьмого класса. Не специально, не от хитрости, телефон правда тогда потерялся, просто потом нашелся, а мама как раз уже успела отобрать в наказание новый. Вот Настя и предпочла не рассказывать о находке.

Настя листает ленту. Белкин постит смешные картинки, Киреева – фотки с развевающимися волосами, Краевская – селфи на тридцатиэтажке, Гусев – видосы с прохождением игр, Королев – многозначительные, будто бы философские статусы. Господи, как это все уныло. Насте хочется в знак протеста отдать и этот мобильник маме. Хочется забыться и уснуть.

Настя не успевает выйти из сети, блямкает сообщение. Пишет Ленка из параллельного 9-го «Б».

«Гоу гулять».

«Я наказана», – печатает Настя.

«Сбеги, вылезь из окна. Ну, как летом».

«Не хочу».

«Ну плиз. С нами Тони и Семечко. Сема соскучился по тебе, весь извелся».

«По… на него».

«Ну и дура. Строишь из себя…»

Настя пытается представить, от чего она отказывается. Допустим, она сбежала, допустим, они сидят у пруда на ивах. Ивы красивые, изящные – такие, словно танцевали, переплетаясь друг с другом, и замерли. Под ивами – чернота, в которой ничего не отражается. Наклонишься над водой, как над зеркалом, и ничего не видишь, омут присваивает тебя, ничего тебе не возвращая. И жутко. И маняще. Но все рассыпается.

Какой-то хохот, какие-то дикие звуки несутся из переносных колонок. Слова подхватываются ломающимися подростковыми голосами: «Еду в магазин “Гуччи” в Санкт-Петербурге», «Мальчики и девочки любят бухать», «Я роняю Запад, я роняю Запад, я роняю Запад». Боже!

Ну и Семечко, конечно. Пашка Семакин из 10-го «А». Подкатывает. Подбирается к Насте неуклюже-развязно. От его развязности – противно, от неуклюжести – смешно. Он все время хочет Насти коснуться. То как бы ненароком и легонько, то дерзко и почти больно. Настя ускользает. Но играть эту роль утомительно. Пашку жалко. Но себя жальче.

«Семакин любит тебя», – пишет Ленка.

«А я люблю другого», – отвечает Настя.

«А другому на тебя по… У вас никогда ничего не будет».

Что ж, может, все самое прекрасное в жизни именно неслучившееся? Все искусство – тоска по идеалу. Художник воплощает всегда то, чему не сбыться в пошлой действительности. Или музыка. У кого-то в статусе на страничке было: «Музыка – это чувства, которые не сбылись в реальности». Разве в обыденности возможен Шопен?

Настю одолевает сон. Насте в нем хорошо. Насте снится физик Дмитрий Сергеевич Миркин. И он во сне ведет литературу. Он как будто бы на замене. Хотя физики, конечно, не заменяют лириков, но во сне можно. Вот Дмитрий Сергеевич… Дима берет методичку, оставленную для него Дрыкиной, изучает, хмурится, мешкает, сквозь зубы диктует что-то про «лишнего человека», вроде как это такая тема. Потом он читает, что «цель занятия – сформировать у учащихся универсальные учебные действия, направленные на развитие духовно-нравственной позиции через компетентностно-деятельностный подход». Дмитрий Сергеевич осознает прочитанное и взрывается, как жидкий азот в воде.

– Нет, – отшвыривает он брошюру Дрыкиной, – относительно далеко не все! Скорость света, например, абсолютна. И глупость – она глупость и есть, а не в зависимости от того, как посмотреть. Я всякой фигне вас учить не буду.

А потом все исчезают из класса, остаются только Настя и он – Дима. И он читает ей Хемингуэя. Она чуть дрожит от смущения и счастья, а он – спокоен, уверен и ясен. Он ведет ее в мир неслучившегося.

В этом мире – запах примятого вереска, и колкие изломы стеблей у нее под головой, и яркие солнечные блики на ее сомкнутых веках… и мир, красный, оранжевый, золотисто-желтый от солнца, и такого же цвета все: полнота, обладание, радость – все такого же цвета, все в такой же яркой слепоте.

Пробуждение. За окном очертания елок, голые березы как призраки. В небе висит луна. Луна похожа на вареный желток – такая жалкая, вот-вот раскрошится. И весь мир такой хрупкий и немощный, что больно жить.

Настя ищет в ногах смартфон. Ей кажется, она знает, что делать, знает, как придать миру прочности. Только бы решиться, только бы хватило духу. Ведь это неправда про неслучившееся. Ничего прекрасного в этом нет. Вообще ничего нет. Все жаждет быть – осуществиться, утвердиться, произойти. И Насте отчаянно хочется быть. Дышать, чувствовать – жить.

Настя открывает страничку Димы. Дмитрия Сергеевича Миркина. Переходит в личные сообщения. Печатает. Стирает. Снова печатает. Опять стирает. Злится. Ну что она – как Таня Ларина? Таня Ларина – дура. «Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать?» В том и суть, что ничего, все и так сказано. За ту, которая любит, все говорят глаза, жесты, плавность движений, ломкость голоса. И тот, кого любят, все видит, все чувствует. И если он не распахивается навстречу, значит, нечем ему распахнуться, значит, не срезонировало, не судьба, значит.

Только Диме нельзя распахнуться. Нельзя, потому что он Дмитрий Сергеевич. Потому что морально-этические всякие кодексы, потому что он учитель, а она – ученица. Потому что пятнадцать и двадцать три плохо сочетаются. С точки зрения нравственности. Вот восемнадцать и двадцать шесть – нормально, двадцать два и тридцать – еще лучше, а пятнадцать и двадцать три не стыкуются без общественного осуждения. Но разве он боится общественного суда? Того, что завуч его застыдит? Того, что директор его уволит? Не может быть. Нет, дело не в нем. В ней. Он должен думать о ней. Опять «должен». А впрочем…

Настя думает, что она слишком много думает. Она все размышляет, а надо действовать. Но действовать не получается – Настя как парализованная. Только на мониторе сами собой мелькают картинки. Вот Дима перед защитой диплома – веселый и смелый, бабочку нацепил в горошек для прикола. Вот он дает открытый урок, на который притащил в коробке кота Барсика Шрёдингеровича, ребята смеются, члены комиссии в шоке. Вот он острит про микроволновочное мышление и ЕГЭ. Вот выкладывает петицию против бумажной бюрократии в школах. А вот постит статью про физику Бетховена, Вивальди, Шопена – что-то про герцы, высокочасточность, бета-ритмы. Это он зря, конечно. Это не то, что стоит анализировать.

Настя переходит в его плей-лист, надевает наушники. Капли дождя. Зима на Майорке. Фредерик и