Империя и ее соседи - Коллектив авторов

12 из которых непосредственно для произнесения клятвы отбирал епископ (в церковных судах) или должностное лицо города[259]. Этот обычай (отбор части из общего) восходил к временам Генриха I, то есть началу XII в.

В Лестере и Ипсвиче в XII–XIII в. существовал своеобразный обычай, имевший отношение к способу поиска соприсяжников не только со стороны друзей и родственников лица, претендовавшего на то, чтобы оправдаться клятвой, но и – для вящей убедительности и беспристрастности самого действия – из числа «враждебной партии», то есть тех лиц, которые представляли сторону потерпевшего.

Для определения очередности включения в такого рода «команду», всех людей делили на группы (по четыре человека в каждой; одна напротив другой). В этих каждой из этих групп присутствовали лица, представлявшие по отдельности потерпевшего и ответчика. Между ними бросали нож и смотрели, на какую из групп укажет его острие – ту и выбирали для участия в клятве. Так повторялось несколько раз – до тех пор, пока полностью не набирались сторонники потерпевшего и ответчика, общим числом в 32 человека. 16 из них были сторонниками потерпевшего и столько же – представителями противоположной «партии».

Для чего была необходима такая причудливость обычая в процессе указанного выбора – трудно сказать. Возможно, для обеспечения чистоты и беспристрастности той коллективной «исповеди», которой можно считать принесение очистительной клятвы. Алгоритм случайности, очевидно, был призван обеспечивать эту беспристрастность.

О попытках оправдаться с помощью очистительной клятвы повествуют и обычаи средневекового Фавершема. При этом местные жители осуществляли компургацию со своей 3-й рукой (с двумя соприсяжниками), а чужаки – со своей 12-й рукой (одиннадцатью «помощниками»)[260].

Могли ли приносить очистительную клятву женщины? В некоторых случаях – да. Как правило, прибегать к этому могли замужние женщины и вдовы (и то по доверенности от городских властей); для незамужних этот путь был закрыт. Несомненно, что в средневековых городах и местечках значение жены и матери семейства – главной женщины, которой надо было обеспечивать защиту – влекло за собою и ее особую привилегию как лица, которое при надобности могло пользоваться очистительной клятвой.

В общем праве Англии считалось, что женщина не могла приводить с собой соприсяжников и пользоваться их помощью по процедуре, идентичной формам, характерным для тех случаев, когда речь шла о компургации мужчины[261]. Но в средневековых городах все это допускалось, особенно в тех случаях, когда женщины имели отношение к изготовлению пива. Во всяком случае, в Торкси XIV в., Лестере и Линкольне в XV в. женщины могли приводить с собой в качестве доверенных лиц как женщин, так и мужчин[262] и присягать со своей «третьей рукой». Нередко таковыми являлись ближайшие соседи или соратники по пивоваренному делу.

Надо сказать, что в сборниках городских обычаев описаны и очень причудливые формы клятвы, ведущие свое начало чуть ли не с языческих кельтских времен. К числу таковых относится клятва над мертвым телом (лат. sacramentumsupermortum), которая использовалось в том случае, если для ведения дела требовалось свидетельство уже умершего человека. Клятва, которую давал оставшийся в живых свидетель на могиле умершего свидетеля, расценивалась как свидетельство мертвого. Этот обычай основывался на давнем веровании, состоявшем в том, что тень усопшего человека на «духовном уровне» может свидетельствовать истину во время произнесения сакральной формулы (клятвы).

В Лондоне эта клятва очень долго (до начала XVII в.) применялась для решения проблем с долговыми обязательствами. Если должник был уже мертв, но суду во что бы то ни стало требовалось установить у него наличие денежных средств, не выплаченных кредитору в период жизни должника и, скорее всего, спрятанных перед смертью, то обычно кредитора приводили к могиле умершего и клали его на могилу навзничь с Библией на груди. Затем лежавший давал клятву в том, что ему точно известно о наличии денег у усопшего в период жизни последнего. Эти «экстравагантные» действия являлись, по-видимому, решающими для ведения следствия и позволяли взыскивать долг с родственников усопшего.

Существовала и клятва оружием. Она был связана со старыми обычаями кровной мести, которые брали свое начало в языческом скандинавском и нормандском прошлом Англии[263]. Суть института кровной мести, как известно, состояла в те времена в уравнивании потерь в противоборствующих «партиях», когда любое убийство несло за собой кровомщение. Поводами к убийству могло быть многое: публичное оскорбление чести жилища или членов рода, похищение и (или) изнасилование девушек, нарушение границ проживания рода, оскорбление памяти умерших и пр.

Компенсацией за убийство, как правило, было возмещение потерь – разными способами. Обычно по истечении трех дней родственники убийцы приходили к семье убитого с лучшей головой скота (корова, бык, реже – конь) с тем, чтобы таким образом примириться с противоборствующим кланом. Нередко примирение сопровождалось и денежной выплатой потерпевшей стороне («цена крови»).

После этого убийца допускался в жилище убитого; нередко с саваном на теле и непременно – с непокрытой головой (символ покорности), причем в сопровождении представителей городских властей. Коронер вручал старшему в доме убитого кинжал; старший читал над ним молитву, прощающую кровь (разрешительную) и возвращал кинжал коронеру. Таковы были примирительные обычаи, при реализации которых, как считают исследователи, стороны четко знали все сопровождавшие эти обычаи формулы и жесты[264].

Очевидно, оружие, присутствующее в реализации этого обычая, имело как символическое значение (виновная сторона его преподносит, прощающая принимает и возвращает в знак прощения). Но, возможно, оно несло также нагрузку «материальной ценности», заменяя собой монету (особенно в тех случаях, когда ценными кинжалами и мечами прямо расплачивались за убийство членов противоборствующего клана).

С обычаем кровной мести в поселениях средневековой Англии был связан и особый вид «вредительства» противостоящему роду: разрушение жилища (англ, house destruction), особенно в том случае, если кто-то из «противостоящих» вредил общественным интересам. Это понятие вмещало в себя как разрушение дома до основания («срытие» жилья), так и лишение дома крыши.

В городах средневековой Англии более позднего периода (XIV–XV вв.) названную угрозу применяли к тем лицам, которые отказывались брать на себя отправление муниципальных должностей (refused to accept municipal office) – в частности, мэра или члена суда присяжных. Этот отказ считался нарушением «мира города» и нанесением вреда корпорации горожан[265].

Нередко случалось и так, что жилище в указанных случаях не сносили до основания и не угрожали сносом, а подвергали секвестру. Так в Лондоне в 1415 г. дом одного из горожан был подвержен секвестру (то есть закрыт и опечатан) за отказ последнего исполнять общественную службу олдермена. То же самое произошло в Беверли несколько ранее, в 1381-82 г[266]. В некоторых бургах Шотландии, очевидно, этого