Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

с рельсов и объехал машинки, мешающиеся на пути.

Наталью из «фольксвагена» попросили выйти. Её место за рулём, сбросив телогрейку, занял один из «таёжных» мужчин. Опасно маневрируя, он сумел развернуть машину к выезду, след в след за «лексусом».

Мы стояли в сторонке, смотрели на происходящее, уже не чувствуя холода. Лиза полезла в карман за телефоном – я догадалась: хочет заснять! – и отрицательно помотала головой: «Ни в коем случае!» Девочка поняла. Конечно, это верх неприличия – строить из себя папарацци, когда тебя спасают!

Убедившись, что внедорожники снова на ходу, местные забрались в лесовоз и первыми спустились на Улаганский тракт. После них – наши ребята, а следом – мы, немного замешкавшись: водитель из лесовоза что-то в нашей машине переключил, и, пока Наталья разобралась, в чём дело, прошло минут десять. Однако Иван ждал нас внизу, облокотившись на «лексус». Просияв улыбкой, велел держаться в поле зрения. Так мы и добрались до Акташа: медленно, осторожно, соблюдая дистанцию, как будто ехали за ними на невидимом тросе.

Впрочем, оставаться в селе ребята не стали – оказывается, им ещё надо было успеть в Курай. От предложенных купюр отказались бесповоротно:

– Вы же наши, какие могут быть деньги? Только думайте в следующий раз, куда поворачиваете.

А уже летом, проезжая по Улаганскому тракту, я оглянулась на коварный поворот из кабины КамАЗа. Рассказала водителю, как нас тут по весне вытаскивали.

– А, так это ты была? – удивился он, не отрывая взгляда от дороги. – Слышал, слышал… Я же сам из Акташа. Я-то думал, какие-то столичные туристочки… А ты-то почти местная! Ну учудила… Как будто не в курсе, какие дороги в тайге!

Я не обиделась. Спросила:

– А Ивана ты знаешь?

– А то! Его во всём районе знают. – В голосе водителя послышалась гордость за своего, местного. – Что ли, в гости хотела на обратном пути? Опоздала. Он опять ушёл по контракту.

18–24 января 2025 года

Современная поэзия

Николай Колупаев

Гамлет

Опускается занавес, словно тоска после пира,

Разбредаются гости, твердя знаменитый вопрос.

Рядовые спектакли, но вечная драма Шекспира,

Слава Богу, ещё довела хоть кого-то до слёз.

А в гримёрной актёры с небес возвращались на землю,

Убирали след вечности с лиц, непрерывно куря.

Обсуждали детей, что отцовскому слову не внемлют,

И ещё – где дешевле запчасти достать к «жигулям».

И в ночи растворялись, спеша кто от дома, кто к дому.

И с сегодняшним зрителем рядом сидели в метро,

Но друг другом не узнаны, хоть и заочно знакомы,

Одинаково слабые в море житейских ветров.

Так бывало всегда, только в этот раз что-то сломалось,

И история вся полетела к чертям, в никуда.

Датский принц, уходя, позабыл сделать самую малость:

Он забыл снять костюм. Ну, казалось бы, что за беда?

И в Москве, в самом центре, в канун двадцать первого века

Появился принц Гамлет, немного нелепый на вид.

В бутафорском плаще с настоящей душой человека,

Что когда-то давно был предательски ядом убит.

Только был он один, а Лаэртов-то – сотни и сотни.

Декорации все поменялись, но прежняя суть.

И нашли поутру его в старой глухой подворотне.

Пуля в спину влетела и вылетела через грудь.

Все мы в жизни играем какие-то странные роли

И прекрасно живём в миражах, забывая стареть.

Почему же актёры так рвутся к страданьям и боли

И в шекспировской драме ужасно хотят умереть?

⁂

Пустота недописанных смет,

Одноразовой ручки не жалко —

Жаль, кончается в нужный момент

Одноразовая зажигалка.

Больше пользы в том или вреда,

Только чем меня ссудят в день судный:

Одноразовая еда

В одноразовой же посуде.

Выпил – баночку в урну швырнул,

Скушал, скомкал пакетик – туда же.

Жизнь свою умножаю на нуль.

Пустота – вечный стимул продажи

Заменителей той пустоты.

Однодневных. Непрочные напрочь

На день планы, желанья, мечты,

Лишь подруга не на день, а на ночь.

Для неё я случайный, любой,

Просто меньше всех прочих противен:

Одноразовая любовь

В одноразовом презервативе.

А наутро, полночную муть

Одноразовой бритвою брея,

Каждой клеточкой тела пойму,

Что стал на день не старше – старее.

Что мне нечем уже дорожить,

Все желанья рассыпались прахом.

Одноразовая штука – жизнь:

Пожил, скомкал и выбросил…

⁂

Пробирался в прошлое

тёмными аллеями.

Старых песен крошево

я по строчке склеивал.

Старых песен кружево

выплетал искусно я.

День клонился к ужину

маминому вкусному…

Но сгущались сумерки

яркие, недолгие.

И ещё не умерли

те, что были дороги.

И играли в салочки,

и держались гордо мы —

девочки и мальчики

с вёслами и горнами.

Ночь ступает вкрадчиво:

фонари разбитые,

порванные мячики,

куклы позабытые

одиноко ёжатся

на пустых скамеечках,

все в гусиной кожице

и в духах копеечных,

в джинсах самосваренных,

в гриве шестимесячной,

с нервною испариной

на пустой скамеечке.

А потом взросление,

а потом метания.

И печали тленные

умножали знания.

Поделились опытом

старшие товарищи:

языком эзоповым

и надеждой тающей.

Лезут мысли всякие,

ужасами сотканы:

как шестидесятники

превратились в сотников?

Как, себя цитируя,

в ментиках и мантиях

старыми сатирами

сделались романтики?

Оды, эпитафии —

столбовыми тропами,

автобиографии —

пропуском в некрополи.

Вот стихи о Ленине,

вот стихи о партии.

Никакой полемики,

никакой апатии.

Я бегу от прошлого

через зимы с летами,

где быльём поросшая

мебель со скелетами,

где ошибки юности —

оправданьем в старости,

где до счастья глупости

не хватило малости.

⁂

Этот город не спит даже в спальных районах своих.

Город сводит с ума трансформаторным матерным гудом,

лезет шпилями вверх, нависает бесформенной грудой

и встречает рассвет, разливая его на двоих.

Отличить его жителей просто в огромной стране:

по манере езды и способности припарковаться.

Его женщинам пусть не по разу, но всё-таки двадцать,

а мужчины – как мальчики, только игрушки странней.

Город манит шуршаньем купюр и трезвоном монет.

В кадках, словно цветы, выживают берёзы и клёны.

Этот город растёт, продираясь сквозь плиты бетона,

и считает, что там, за порогом его, жизни нет.

⁂

Жаль, всё хорошее когда-нибудь кончается.

Как вечер пятницы, как школьные каникулы.

И вот уж чиркает, скребётся ложка чайная

По днищу баночки с варением заныканным.

А ведь казалось – только что открыли крышечку.

От пары ложек меньше точно не становится!

Но смотришь – памяти не стало, кроме мышечной,

Но глянешь – жизнь как иллюстрация к пословицам.

Красивая чашка

Красивая чашка, узор пасторальный,