Фантазеры - Владимир Юрьевич Белов

— Прошу всех ко мне.

— Есть! — весело отозвался Карпенко. Столбов недовольно повел плечами. Крутнул головой Мищенко, ожидая спектакля.

Встали полукругом, не выпуская из рук ветошь, полотерные щетки и швабры.

— Знаете, поэт и ученый Гастев писал, что любой интеллигентный человек вынужден делать девяносто процентов скучной работы, чтобы десять процентов времени отдать творчеству. Сейчас уборка идет неравномерно. Мне не хочется лишать вас снова нескольких часов увольнения. Поэтому прошу усилить рвение.

— Разрешите обратиться, товарищ инженер-лейтенант?

— Обращайтесь, товарищ Столбов.

— Скажите, почему вы тщательнее всего наблюдаете за тем, что не доставляет матросам удовольствия? Вы как-то говорили: «С позиции превосходства один шаг до жестокости». Вам не кажется, что человек может использовать не только свое умственное или физическое, Но и служебное превосходство во зло?

— Безусловно, Игорь Александрович, может. Вы удовлетворены ответом на вторую часть вашего вопроса?

— Так точно, однако… Я начал…

— Понимаю, вас интересует, почему же я с таким, вам кажется, недобрым вниманием наблюдаю за тем, как вылизывается пыль. А вы не задумывались, почему фрегаты во всем мире, я не имею в виду пиратов, всегда отличались образцовой чистотой? И еще: почему именно на русском флоте эта чистота доводилась до блеска?

— Раньше не задумывался, но… — Столбов сделал паузу, глаза у него сузились, и он продолжал небрежно: — Мне кажется, это происходило потому, что господам офицерам было выгодно держать матросов в максимально отупевшем и забитом состоянии. А когда матросы пошли в революцию, офицерье выдвинуло из своей среды таких, как адмирал Колчак…

— Далеко мы заехали. Но вы не учли, что еще со времени Крузенштерна, который повел русские корабли впервые в кругосветное плаванье, русский матрос обладал широким кругозором. Дальние походы развивали весь экипаж. Если вы почитаете Станюковича, то увидите, кроме жестокости и службы, между офицерами и матросами даже тогда, несмотря на все кастовые предрассудки, возникали зачастую неформальные теплые отношения.

— Ну да, верного денщика и барина.

— Нет, старшего и младшего друга, причем иногда младшим оказывался офицер. А блестящая чистота на корабле помогала людям сохранить здоровье, спасала от лихорадок и эпидемий.

Но главное не в этом. Вам еще незнакомо состояние апатии, тоски, то, что теперь называется депрессией, когда человеку все становится все равно. Однако психиатры и психологи знают, что подобные состояния начинаются с внешней неопрятности. Знаете, все мы живем по синусоиде, даже по двум: одна психологическая, другая физиологическая. Обычно, когда физически мы в максимуме, то психологически где-то в минимуме, потом наоборот. У разных людей это по-разному. Но самое страшное, когда вершины совмещаются в минимуме, тогда кончается синусоида и начинается прямая депрессии. Вот чтобы этого не произошло, и существует воспитание культуры человека и воинский устав.

— Воинский устав существует ух сколько, — сказал Гриценко, — а психология наука молодая.

— Правильно. Правила поведения сначала создавались опытным путем, как мы сейчас бы сказали, методом проб и ошибок, а потом уж пришли психологи и кое в чем разобрались, что-то сумели подсказать.

И еще одно: во время революции флот выдвинул не только Колчака. Были офицеры, которые сразу встали на сторону революции. Основная часть придерживалась такого рассуждения: «Мы люди двадцатого числа (двадцатого числа офицеры на флоте получали зарплату), мы тоже почти пролетарии, а флот создан всем государством, поэтому должен служить правительству, которое изберет народ. Посему флот не должен принимать участия в революции; ибо на чью сторону он встанет, тот и победит».

— Благородная позиция, — задумчиво сказал Карпенко.

— Не совсем. Она возникла из-за того, что офицеры стояли в стороне от народа и не понимали — матросы это тоже часть народа, а они уже сделали выбор. Кроме того, строевые офицеры все были из дворян, пусть многие и не владели личным состоянием, но у многих старшие братья, отцы и деды были помещиками и богатыми людьми. И все же лучшая часть офицерства, пусть не сразу, но пришла в революцию. Вы удовлетворены ответом, товарищ Столбов?

— Не совсем.

— Что ж, доспорим в другой раз, а сейчас, — Юрий Евгеньевич посмотрел на часы, — до построения на увольнение осталось сорок минут, прошу приналечь на приборку и не опаздывать в строй.

Через двадцать две минуты запыхавшийся Карпенко доложил:

— Приборка окончена.

— Пусть БЧ готовится к увольнению.

— Есть. — И уже в дверях растерянно: — А вы принимать не будете?

— Я занят. — Доватор уткнулся в схему, — Надеюсь, вы меня не подвели.

За две минуты до построения Юрий Евгеньевич вышел в коридор. Столбов уже в форме первого срока старательно протирал подоконник. Сделав вид, что ничего не заметил, инженер-лейтенант повернул обратно.

11

Дверь распахнулась без стука. В комнату влетел чемодан и шлепнулся на постель. Доватор улыбнулся недоверчиво: так входить мог только Клемаш… «Здесь? Любитель асфальта? Или его уже поперли из управления?» Точно на чемодан легли перчатки.

— Клемаш, бродяга, входи!

— А откуда ты знаешь, что это я? — раздался веселый голос из коридора, и Клемаш вошел. Шинель в талию, плечи как влитые. На такие плечи можно сразу класть погоны капитана третьего ранга как минимум. А фуражка, а козырек! Интересно, куда патрули в Москве смотрят, или они насчет морской формы некомпетентны? Доватор пошел навстречу, растопырив руки.

— Ну и шикарным ты мариманом в Москве стал. Тебя что, на флот отправили? У меня тут место для второй койки имеется.

— А я распорядился.

И действительно, два матроса уже вносили койку. Старшина шествовал с одеялом и бельем. Старшина шествовал почтительно.

«Ну и ну, — подумал Доватор, — меня так не встречали».

— Слушай, почему к тебе наш старшина проникся такой любовью?

— Знает, прибыл представитель из центра. Сначала он опешил, увидев мои погоны, а потом решил, что я переодетый капитан первого ранга…

— Шику от тебя, Клемаш, как пыли от… — Доватор запнулся.

— Хорошо, что тебе в голову не сразу приходят непочтительные сравнения. Ты как-то забываешь — перед тобой представитель центра. Мы еще посмотрим, кто раньше адмиралом станет.

— Брось. Ты настолько любишь жизнь во всех ее проявлениях, что ни на какие самоограничения не способен, хотя бы того требовала карьера.

— Да, в адмиралы я не собираюсь. Тут нужна слишком большая целеустремленность. А устроился ты шикарно. Какой вид из окна!

— Пойдем в сопки?

— Думаешь, что лежит в моем шикарном чемодане?

— То ли коньяк, то ли водка.

— За кого ты меня принимаешь? Там свитер, лыжная шапочка и стриксы. Между прочим, две пары, финские к тому же. Сейчас помрешь от восторга.

— Ну, Клемаш, спасибо! Умных офицеров держат у нас в управлении. Но самое мудрое, что сам приехал… Подожди, тут один человек