Фантазеры - Владимир Юрьевич Белов

Уже никто не знает, какие облака сейчас над морем. Отдраены, открыты все двери, иначе их заклинит, ведь лодка набирает глубину. Потрескивает обшивка, и, хотя Доватор знает, она должна потрескивать, по спине проходит холодная дрожь. «Неужели трушу?»

У Карпенко совершенно спокойное лицо. И Мищенко спокоен, даже не крутит головой. «Не крутит?» И тут инженер-лейтенант Доватор начинает понимать: все переживают первое погружение новой лодки.

Наконец Юрий Евгеньевич перестает слышать потрескивание корпуса, вернее, оно становится естественным фоном. Инженер-лейтенант смотрит на часы и своим обычным голосом отдает первое приказание на походе.

В проходе возникает Виктор Николаевич. Он спокоен, слегка напоминает охотничью собаку, которая нюхает воздух.

— А хорошую мы тут каютку отгрохали, — говорит Виктор Николаевич и небрежно стучит концом лакированного ботинка в переборку.

«И все-таки он пижон», — решает Доватор.

16

Кварцевая лампа — зимнее солнце Севера — отсвечивает синью. Гантели вскинуты кверху, ковер приятно согревает ступни.

Глупо покупать ковер, когда в доме нет ничего — даже тарелок. Но от шершавой мягкости ковра тянет семейным уютом. Впрочем, аскетизм, доведенный до крайности, нелеп, как всякая доведенная до крайности идея.

Гантели послушно идут по дугам.

«Интересно, Алешин отец оказался командиром моего соединения. Неужели ему в самом деле неважно, присвоят ли адмирала? Что это — отсутствие честолюбия или мудрость, до которой я еще не дорос? Во всяком случае, его выдержке можно позавидовать.

А может быть, успех приходит к тем, для кого важна сама цель, а не награда за достижение ее? Остальным подлодкам в этом походе не так повезло, если можно в такой ситуации говорить о везении».

Гантели идут по дугам.

«Йоги требуют полной сосредоточенности при выполнении физических упражнений. Наверное, она нужна в любом деле. Сосредоточенность и выдержка. Что лежит в основе? Может, комбригу помогало, что он знал: здесь, в базе, Алешка ему прокладывает маршрут, Татьяна Сергеевна смотрит на карту, и Лялька ссорится с Булькой.

А если так, то как же быть с трудной профессией жены морского офицера? Впрочем, тут рецептов нет, тут каждый решает по-своему».

17

— Смирно! — старательно выкрикнул Карпенко.

— Вольно, — чуть помедлив, сказал инженер-лейтенант Доватор. «Интересно, Столбов тоже увидел меня. Он старшина второй статьи, и по уставу он должен отдать команду. Почему меня волнуют такие мелочи? Мелочь ли это? Отношения наши могут в учебном походе испортить работу БЧ».

— Скажите, Игорь Александрович, что вы сделаете раньше всего, когда вернетесь домой?

Столбов улыбнулся со своей обычной снисходительностью, хотел, видно, отшутиться, но не выдержал:

— Натяну джинсы, куртку, выведу из гаража свою «Яву» с коляской и дам по шоссе до нашего дачного поселка. Там дача одна есть: участок большой, сосняк высокий, а ельник мелкий вдоль тропы до самого крыльца идет. У калитки посигналю. На тропинку выйдет девушка. Она не знает ни про гуманность дельфинов, ни про то, что рекомендует делать в таких случаях «Галатео». Но легко сядет на заднее сиденье, и мы рванем с ней по шоссе так, что ветер в ушах свистеть будет, а потом… — Столбов замолчал, словно споткнулся.

И все вокруг молчали. И, чтобы нарушить эту неловкую паузу, Карпенко спросил:

— А что такое «Галатео»?

— Сборник правил хорошего поведения, придуманных в Италии в эпоху Возрождения. Инженер-лейтенант рекомендует его мне как руководство к действию. Там свеженькие мысли должны быть… — Столбов, видно, давно готовил эту фразу, но сказал ее без всякого вдохновения и язвительности, он все еще был там с девушкой на шоссе или свернул на осеннюю просеку. Никто не улыбнулся. Только Гриценко, привычно подыгрывая другу, спросил:

— А когда эпоха Возрождения была?

— Четырнадцатый-пятнадцатый век нашей эры, — автоматически ответил Доватор, — каких-то пятьсот лет назад. Идеи Петрарки и Микеланджело вряд ли стареют с мотыльковой скоростью.

— Скажите, — вдруг резко, словно проснувшись, опросил Столбов, — ведь вы хотите, чтобы мы не только исправно службу правили, но и любили друг друга и вас заодно. Зачем вам нужно это? Мы отслужим, отслужим честно, и наше вам с кисточкой…

— Зачем? — переспросил Доватор. — Если коротко, то для того, чтобы лучше шла служба.

— А можно поподробнее, товарищ лейтенант?

— Можно. Человеку проще, как вы говорите, службу править, когда он знает, что окружающие к нему хорошо относятся, когда внутренне он в основном нацелен на то, чтобы выполнить приказ.

Агрессивность к окружающим опасна в первую очередь для него самого. Меняется цель, разрушается личность. Агрессивность опасна даже в семье, а ведь мы будем жить в походе теснее, чем любая семья.

— Смирно! — крикнул Карпенко.

— Вольно, — сказал худощавый капитан третьего ранга и обвел взглядом присутствующих. — Можно, я приведу еще один пример?

Исследования во время второй мировой войны показали, что чувство силы и безопасности у бойца зависит от его лояльности, а попроще, от его хороших отношений с ближайшими товарищами. Недаром мы с вами слышали немало рассказов о фронтовой дружбе. Вот так-то… А я назначен к вам заместителем командира лодки по политической части. Лодка строилась, а я был в командировке и вас еще не знаю. Но, если не ошибаюсь, наша огневая БЧ почти в полном составе?

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга.

— У меня общий вопрос: вы хорошо сработались?

— Неплохо, товарищ капитан третьего ранга, — задумчиво сказал Доватор. — Неплохо, но можно бы лучше.

— А вы как считаете, товарищи?

Неожиданно Столбов сделал шаг вперед:

— Отлично сработались, товарищ капитан третьего ранга. Хотя можно бы и лучше. — Столбов помолчал, оглядел товарищей, глянул на своего командира и закончил: — Но мы скоро совсем хорошо сработаемся.

— Торопитесь. Без той точки, которую вы ставите в конце нашей работы, усилия всего экипажа идут насмарку. Понимаете?

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга» — сказал Гриценко.

«Вот человек, не может без внимания начальства», — подумал Доватор.

— Продолжайте, не буду мешать. Однако учтите, служба не дает времени на долгую притирку. До свидания, товарищи.

— Будет дело! — сказал Столбов.

Никто не спорил, у Столбова был опыт, как-никак третий год службы.

18

Пирс под синим туманом. Лишь прожектора, кинув два луча, вырывают у темноты узкую дорогу. По ней, прерывисто дыша, тягач выползает на пирс. Качается дорога, и море вздыхает во сне.

Тягач идет прямо, словно собирается нырнуть в бухту, потом, довольно урча, останавливается. Прожектора скрещивают лучи у него за спиной. Серебряной авторучкой на низкой тележке поблескивает в белом свете грузное тело баллистической ракеты.

Рядом с ней фигурка офицера кажется игрушечной. Луч прожектора очерчивает вокруг него белый эллипс, и фигурка словно оживает. Офицер поднимает руку. Послушные его движениям две ажурные стрелы, два стальных хобота, протягиваются из темноты. Видно, слон и слоненок