Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 - Литературно-художественный журнал

– Я сейчас только поняла, что они меня с детства держали в доме как прислугу. Самая старшая ее дочь и я – ровесницы. Моя старшая сестра всем своим девочкам дала образование, а я всегда была занята уборкой, готовкой и полевыми работами. Твой папа был прав, мне надо было его слушаться…

Драматургия

Олжас Жанайдаров

Родился в 1980 году в городе Алматы (Казахстан). Окончил Российскую экономическую академию им. Г. Плеханова. Поначалу писал прозу, с 2009 года – пьесы. Арт-директор Фестиваля молодой драматургии «Любимовка». Руководитель Фестиваля современной казахстанской драматургии «Драма. KZ». Преподаватель драматургии школы-студии МХАТ. Победитель драматургических конкурсов «Евразия», «Свободный театр», «Маленькая премьера», «Действующие лица», «Любимовка», «Авторская сцена», конкурсов «Новая пьеса» фестиваля «Золотая Маска», «Первая читка».

Пьесы публиковались в журнале «Современная драматургия», сборниках «Драматургия. XXI век», «Любимовка. Пьесы» и других изданиях. Тексты пьес переведены, в частности, на английский, немецкий, французский, польский, чешский, турецкий, китайский языки. Спектакли по пьесам поставлены во многих театрах России и Казахстана. Пьеса «Магазин» была представлена в центре LARK в Нью-Йорке. Живет в Москве.

Магазин

Драма (Основано на реальных событиях)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Зияш, хозяйка.

Карлыгаш, работница.

Во дворе стоят детские качели. К ним выходят старая Зияш и молодая Карлыгаш. Карлыгаш трогает качели, они начинают двигаться и скрипеть.

Карлыгаш. Она сказала, моя дочка умерла. Упала с качелей в Алматы, упала головой вниз, умерла сразу, все подбежали, а она умерла. «Где тело, привезите мне тело, я хочу видеть», – я сказала так, я говорила, я плакала.

Зря она так сказала. Я слушалась ее, потому что знала: там у меня ребенок. У них ребенок мой, а я должна была их слушаться. И я слушалась. А если его нет, ничего не держит меня. Я вдруг стала легкой и безразличной, душа вверх-вниз, как качели эти, как алтыбакан[1] наш. У меня родители так познакомились в ауле – пошли гулять и попали на алтыбакан. Так у нас делают: все встают вперемешку в очереди, парни, девушки – и по двое попадают на алтыбакан. А там уж судьба. Мама потом родила меня и умерла, но это тоже судьба.

Зияш. Она мне сразу не понравилась. На груди висел кулончик с Кораном в зеленом бархате, купила по дешевке на чимкентском базаре, я знаю – а намаз ни разу не делала. Я сразу забрала у нее кулон, и серьги, и кольца – ничего этого нельзя было у нас. Нацепят полумесяцы – а сами музыку сутками слушают, анау-мынау[2].

Я у муллы спрашивала, он говорил: «Остерегайтесь музыки, ибо она лишает человека скромности, разжигает в нем страсть и извращает его разум и сердце, словно это опьяненный человек!» Все правильно. Музыка – это голос шайтана. В моем магазине всегда было тихо, я следила, я знаю.

Карлыгаш. Деньги нужны были, у папы пенсия сорок тысяч тенге[3], половину Базарбаю-ага отдает. Всю жизнь старшему брату прислуживал. На Востоке всегда так: если ты старший, тебе повезло, на всю жизнь повезло. Твои младшие братья обязаны тебе прислуживать, и дети их должны прислуживать твоим детям, и внуки их должны прислуживать твоим внукам. Дочка Базарбая Алма так меня гоняла: «поди-подай», «принеси», «отвези», а ведь младше на три года. Все было у нас расписано наперед, до самого конца – сейчас должна работать, чтобы учебу ее оплатить, а в старости я буду ходить для нее за лекарствами.

Тогда я и решила поехать в Москву. Я ведь думала: накоплю денег, куплю папе дом в области, и мы будем жить хорошо. Захотела судьбу изменить. Один раз ведь можно. Можно ведь один раз, почему нет?

Зияш. Амантай привез их вечером, прямо с вокзала, и я отправила на разгрузку. Там их три девочки были – Алия, Ботагоз и Карлыгаш эта. Она разговаривала громко – вот что мне сразу не понравилось. Сразу видно, южанка. И музыка эта из телефона. Будто иблис[4] рычит.

Алия надорвалась. Ботагоз надорвалась… А эта держалась. Таскала ящики, не ныла, анау-мынау. И тогда я поняла: тяжело мне будет с ней. Только нельзя было этого показывать. Если им свою слабость показать, все пропало.

Я люблю свой магазин. Это второй мой. За первый посадили, потом выпустили по амнистии. Слава Аллаху, наверху все понимают, выпустили. Дешевый магазин, шаговой доступности, всем нужен.

Карлыгаш. Телефон забрала, паспорт забрала, кулончик и серьги, кольца забрала. Что я могла сделать? Она хитрая. Сказала: «В телефон симку положу, паспорт на регистрацию отдам, а кулончик с серьгами, кольцами нельзя, украдут». Все вернуть обещала. И ничего не вернула.

Я хотела на Красную площадь. Первым делом туда съездить – это же мечта моя. Только не знала, что как в тюрьму попаду. Только в тюрьме прогулки бывают, а у нас только магазин. Один магазин. Всего лишь магазин. Подсобка. Туалет. Прилавок. Подсобка. Прилавок. Туалет. Они туалет на ключ запирали. Ключ у старшей. Все по расписанию. Алия, то есть Аня, в первый день обоссалась. А Ботагоз на второй день уже не было.

Музыку забрали, и я пела. Сначала громко, а потом потихоньку. А потом уже внутри, про себя. Просто думала музыкой. У меня вообще голос хороший. В детстве «Азия Дауысы»[5] смотрела, хотела туда попасть. Родилась бы в богатой семье – стала бы певицей.

Зияш садится на качели и показывает Карлыгаш, чтобы та тоже села. Карлыгаш берется за железный поручень, но не садится.

Зияш. Я Наташе сказала, чтобы не сразу била. Иначе работать не будет. С новенькими всегда так – нельзя сначала, постепенно надо. Лучше других бить, только чтобы видели. Не в первые дни, а то сломаются, работники никакие будут. Я знаю – опыт. Да, бить других, давно которые, чтобы видели эти. Пусть привыкают. По-другому никак, анау-мынау.

Бить можно, нужно, важно. Здесь уметь надо, нельзя слабо, нельзя сильно, дни выбирать, время. Можно ключами, можно фольгой. Куском дерева в ящике. Пластмассой. Половником хорошо. Пока кровь не появится. Не могу без крови, баловство одно. У меня одна была, бледная всегда, я не знаю. Бьешь-бьешь – ничего. Потом поняла, в чем дело, – только поздно уже было.

Карлыгаш. Я спросила первую: «Как тебя зовут?» «Оля», – говорит. Я спросила вторую: «Как тебя