Данияр. Не буду твоей невестой - Мария Зайцева

с одиннадцати тридцати, и час после занятий. Но заведующая — Ася Валерьевна — разрешает мне присутствовать и на осмотрах, когда не загружена. Объясняет, показывает. Словно бы бережно вкладывает в меня зерна будущей профессии. И я ловлю каждое слово, каждый жест. Мне нравится быть здесь. Нравится быть полезной. А ещё Ася Валерьевна напоминает мне маму, по которой я, конечно же, очень скучаю.

Если скажу, что мне не хочется домой — солгу. Хочется. Иногда до слёз просто. Особенно холодными вечерами, когда приходишь домой, остаёшься одна, и душа вся сжимается от тоски по близким. И… по Байматову.

Последнее было признать сложнее всего. Самой себе признаться. Ведь его я винила вообще во всём плохом, что произошло со мной, но… заглянув глубоко-глубоко поняла, что… скучаю. Что сейчас бы мне хотелось поймать на себе его тёмный жгучий взгляд, услышать это его “Мадина” сказанное так, будто моё имя состоит из сплошных “р-р”.

— Тебе не надо возвращаться… — сказал он тогда, три месяца назад, когда привез меня из полиции, — не потому, что тебя не примут. Примут, конечно. Родители любят тебя. И то, что ты уехала... Это не смертельно. Они простят. Я... Ты меня тоже прости. Я дико испугался за тебя. Словно с ума сошел. Если бы с тобой что-то случилось... Я бы себе не простил. Если тебе хочется жить здесь... Пусть так и будет. Тебе стоит попробовать жить той жизнью, которую хочет твоя душа. Поживи сама. Почувствуй, хочешь ли этого на самом деле. Выдохни, Мадина.

Он не держал меня. Не просил остаться. Он дал мне возможность выбрать.

Я смотрела на него и не верила тому, что он говорил. Настолько этот Данияр отличался от того бешеного парня, прущего напролом и ничего и никого не слышащаго.

Откуда это все? Почему? Неужели, понял?

А что тогда начале было?

Почему так себя вёл?

Море вопросов, на которые я не получила ответа.

Данияр, словно решив, что все слова уже сказал, больше не откровенничал.

И только делом подтвердил свои слова.

Снял для меня квартиру — маленькую, но светлую, с окнами на парк и до университета пешком пятнадцать минут. Оплатил сразу на полгода. Сказал, если не захочу — уеду. Если захочу — останусь.

— Никто ничего не узнает о том, что здесь произошло, — сказал Байматов. — Я обещаю. Ты просто уехала в Москву. Разорвала помолвку. Про нее официально не сообщали, так что это только между нашими семьями. Твоего имени нет в протоколах, по делу ты не проходишь никак.

И я поверила.

Я позвонила родителям тогда, прямо при нём. Сказала всё честно — не про то, что случилось с Натаном, нет. Просто сказала: «Хочу остаться в Москве. Хочу быть сама собой. Хочу сама решать, как мне жить».

Папа молчал долго. Потом сказал: «Хорошо, дочь». Предложил приехать, помочь, но я отказалась. И от денег отказалась. Но они всё равно прислали на карту, я решила, что не стану тратить. Пусть лежат. А потом родители выслали мне и посылку с вещами, которые я просила.

И вот я живу так уже третий месяц. Восстановилась в университете. Обычная студенческая жизнь. Работа. Учёба. Вечерами конспекты, подготовка к семинарам и практикумам. Иногда в кино с девчонками из группы хожу по пятницам.

Родители первыми почти никогда не звонят. Но мама пишет мне, шлёт фотки Айрика. Папа тоже писал несколько раз — скупо, коротко, но я оценила его попытку наладить диалог. И, конечно, с радостью ответила.

Нам пока очень сложно.

Мне тяжело их простить. Им, подозреваю, тоже...

Но время все лечит, это известная истина.

Когда-нибудь мы встретимся и поговорим. И, может, поймем друг друга.

После работы в клинике, я снова тороплюсь на остановку. Чтобы вовремя успеть на пары, нельзя опоздать на автобус.

Сегодня две пары. С двенадцати до пяти. Я успеваю перекусить по пути, прихватив на остановке в автомате кофе и протеиновый батончик, и, пока еду в автобусе, листаю конспекты.

Сосредоточиться на лекциях выходит сложно, ведь я не выспалась. И когда под конец второй получаю тычок в бок от Наташи, своей подруги, едва не уснув, то клятвенно обещаю себе, что сегодня обязательно лягу пораньше.

После пар выхожу на крыльцо и набрасываю капюшон. Хмурое небо, кажется, вот-вот прорвёт снегопадом, так что мне точно стоит поторопиться, пока не начался транспортный коллапс.

Ко мне подходит Аскар — мой однокурсник. Он перевёлся из Ростовского университета в наш, пока я отсутствовала. Что-то спрашивает, улыбается. Я слушаю рассеянно, пытаясь вспомнить, на какую тему он заговорил… Ах да, точно, про новый проект по фарме, который нас распределили делать по микрогруппам.

Но в следующую секунду он вдруг как будто гаснет. Его улыбка меркнет, он замолкает, бросает взгляд куда-то за мою спину — и делает шаг назад.

Я оборачиваюсь и чувствую, как кончики пальцев тут же начинает покалывать.

На парковке напротив, у чёрной машины, небрежно опершись бёдрами о капот, стоит Байматов. В черной куртке нараспашку, тёмных джинсах, с прищуром в глазах и ледяным спокойствием хищника.

Мы сталкиваемся взглядами как раз в тот момент, когда огромные белые хлопья снега начинают падать с неба, оседая на его плечах и чёрных, как смоль, волосах.

Глава 29. Попробуем?

Аскар скомкано прощается и уходит, а я, пробормотав что-то ему в ответ, продолжаю смотреть на Байматова. Он тоже не двигается. Только смотрит. Прямо мне в глаза.

И мир вокруг нас замирает.

Несколько секунд мы стоим так — словно вся Москва исчезла. И даже воздух перестал двигаться. Только ветер чуть треплет подол моего пальто и прядь выбивается из-под капюшона.

Рядом проходят девчонки, громко смеясь, а потом притихают, увидев Байматова. Хихикают негромко, и по их голосам понятно, что он их впечатлил.

Да потому что… он действительно выглядит впечатляюще. Высокий, широкоплечий, подтянутый — даже через рукава кожаной куртки видны тугие мышцы. Волосы чёрные вьются на макушке, глаза смотрят пронзительно и горячо. Данияр красив. И горяч. И… О, Всевышний… С чего это я разошлась в своей голове?

Да и не только в голове, потому что когда девушки останавливаются и явно продолжают обсуждать Данияра, всё так же стоящего возле машины, я, крепче сжимая