Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

Вскоре «Сметливый» подорвался на второй мине и стал тонуть. БТЩ-215 снял с тонущего корабля 80 человек команды и 274 ханковца. Но Заяц и Маслов вместе с остальным экипажем погибли. Всё же отряд доставил в Кронштадт 1287 человек.

9 ноября третий, неудачный, просто катастрофический поход на Ханко возглавил командир линкора «Октябрьская Революция» контр-адмирал Михаил Захарович Москаленко. В отряд входили лидер эсминцев «Ленинград» (командир – капитан 3 ранга Георгий Матвеевич Горбачев), заградитель «Урал» (командир – Иван Григорьевич Карпов) с командиром отряда заградителей на борту Н. И. Мещерским, транспорт «Жданов», и четыре БТЩ: «Фугас», «Рым», 215 и 218.

На Западно-Готландском плёсе в параване «Ленинграда» взорвалась мина, серьёзно его повредив, и его командир принял решение вернуться на Готланд. Москаленко послал ему на помощь БТЩ «Фугас» и БТЩ-218, которые потеряли ориентировку и лидер не нашли. Вскоре после поворота наскочил на мину и затонул со всем личным составом транспорт «Жданов», а «Ленинград» сам пришёл на готландский рейд.

Кроме того, в довершение несчастий, БТЩ «Рым» и БТЩ-218 столкнулись. Контр-адмирал Москаленко возвратился на Готланд и далее в Кронштадт.

В середине ноября погода резко ухудшилась. Дул 6–7 балльный норд-вест, было пасмурно и дождливо. 14 ноября с Готланда на Ханко вышел четвёртый отряд под командованием В. М. Нарыкова.

Он состоял из эсминцев «Суровый» и «Гордый». На борту находился командир дивизиона Пётр Николаевич Петунии. Помимо эсминцев, в походе участвовали минный заградитель «Урал», четыре БТЩ, шесть сторожевых катеров и две подводные лодки, которые шли в Балтийское море для действий на коммуникациях противника.

Перед выходом отряда ко мне зашёл командир «Гордого» Е. Б. Ефет. Я стал расспрашивать его об обстановке в Кронштадте и Ленинграде. «Трудная обстановка, – говорит Ефет. – Фронт, правда, немного стабилизировался, фашисты уже закопались в землю, но Ленинград окружен полностью и голодает. Население получает по сто двадцать пять граммов хлеба на человека, и авиационные бомбардировки и артиллерийские обстрелы не прекращаются».

Рассказывает Евгений Борисович, а у самого такой грустный вид. Я любил Ефета. Он в моём подчинении командовал эсминцем «Карл Маркс», на котором я держал свой брейд-вымпел. Ефет был всегда жизнерадостным, очень образованным моряком, любил море и корабли, увлекался военно-морским искусством и историей флота. Он действительно, по-макаровски, считал себя в море дома, а на берегу – в гостях. Он был женат, имел сына и очень любил свою семью, но на берег сходил редко.

Спрашиваю: «Что такой грустный?»

– А чему веселиться, Иван Георгиевич? Разве обстановка позволяет веселиться? По правде говоря, страшно мне идти в этот поход. Боюсь, что из него не вернусь.

– Ну, к чему такие мрачные мысли, ведь Дрозд и Нарыков ходили и вернулись.

– Иван Георгиевич! Дрозд вышел в поход внезапно для немцев, а походы Нарыкова уже проходили с потерями и вряд ли незамеченными. А противник ведь не дурак, подсыпает и подсыпает мины на фарватер. По-моему, надо бы сменить курсы перехода и идти южнее или севернее общепринятого фарватера. Я – без предрассудков, и это не предчувствие, а моя оценка обстановки.

– Да, пожалуй, в этом есть резон, – согласился я.

Я не сказал Ефету, что полностью разделяю его мнение относительно курсов перехода, и не высказал своего убеждения, что нужно ходить без параванов-охранителей, так как они только увеличивают вероятность встречи больших кораблей с минами. В сущности, конкретной пользы от них нет – один вред, так как они притягивают мины к борту кораблей.

В это время приходит Нарыков и прерывает нашу беседу, к сожалению, последнюю.

– Ну, чем богат, чем можешь снабдить нас?

Я ответил, что, кроме спирта пополам с бензином, у меня ничего нет. Действительно, этого добра у меня было пять бочек: их завезли как горючее для торпедных катеров типа «Г».

– Ну, давай хоть с бензином, на мостике чертовски холодно, а согреться нечем, – согласился Нарыков. Я приказал выдать на большие корабли по три больших корабельных чайника, на БТЩ – по одному, а на катера – по полчайника.

В ночь на 15 ноября отряд Нарыкова вышел на Ханко. Погода стояла скверная, дождливая, пасмурная. Дул шестибалльный ветер от норд-веста.

В районе маяка Кери подорвался на мине и затонул БТЩ «Верп», а затем взорвалась мина в параване у борта эсминца «Суровый». Корабль получил большие повреждения, разошлись швы, и внутрь стала поступать вода, его командир был вторично сильно контужен.

Нарыков снял с «Сурового» экипаж на БТЩ «Рым» и 217, сам перешёл на катер, эсминец подорвал глубинной бомбой и с двумя БТЩ возвратился на Готланд.

Остальные корабли – «Свирепый», «Гордый», «Урал» и БТЩ-215 – продолжали следовать на Ханко. В районе Наргена подорвался на двух минах «Гордый». Когда его корма стала погружаться, «Урал», шедший в кильватер «Гордому», поспешил на помощь. Но Ефет крикнул в мегафон: «Не подходить! У борта мины!». И когда «Урал» прошёл, раздался третий взрыв мины в районе торпедного аппарата.

БТЩ-215 пытался в это время снять экипаж «Гордого». Носовая часть эсминца погружалась, оставшиеся на борту во главе с Ефетом, комдивом Петуниным и комиссаром Сахно, зная о неминуемой гибели, запели «Интернационал» и погрузились в тёмную пучину..

БТЩ-215 и СКА типа «МО» подобрали из воды восемьдесят человек. Ефет, Петунии и Сахно погибли. Обе подводные лодки, шедшие на позиции, также погибли. Только «Свирепый», «Урал» и БТЩ-215 пришли на Ханко.

17 ноября на Готланд пришла шестёрка «Гордого» под парусами, в которой находились командир артиллерийской боевой части Николай Васильевич Дутиков и тринадцать матросов из экипажа эсминца.

Они рассказали, что, когда их корабль после первого взрыва оставался ещё на плаву, шлюпку спустили на воду, чтобы отвести от корабля плавающую мину После взрыва третьей мины эти люди оказались свидетелями гибели эсминца и Ефета, Петунина и Сахно.

На шлюпку, на которой были Дутиков, старшина Владимир Владимирович Лагутин и шесть гребцов, подобрали из воды ещё шесть человек. До полудня они находились на месте гибели корабля в надежде спасти ещё кого-нибудь. Два дня шлюпка с мокрыми и голодными гордовцами шла до Гогланда. На второй день скончался матрос Правоторов. Его по морскому обычаю похоронили в водах Финского залива, между Вайндло и Родшером.

Командир «Гордого» и его команда не посрамили имени своего корабля и героических традиций русских моряков. Вечная им память!

Хочу привести строки из полученного мной в 1977 году письма капитана 1 ранга в отставке Н. В. Дутикова, участника этого горестного события:

«Многоуважаемый Иван Ееоргиевич, пишу письмо,