Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

Его, конечно, передёрнуло. Человек он оказался, как я потом узнал, горячий и своенравный, но на этот раз сдержался и ответил: «Иван Георгиевич, тебя уважаю как боевого командира, знаю как прямого человека и благодарю за откровенность. Но не думал я, что ты можешь судить о человеке по бабьим сплетням. Поработаем, узнаем друг друга поближе, может быть, и сработаемся. Мы ведь всё-таки одно дело делаем».

И, должен сказать, что с лучшим комиссаром за все мои морские годы не приходилось мне служить, хотя ругались мы с ним иногда по два раза в день. И потом, много лет спустя после описываемых событий, мы оставались лучшими друзьями и даже жили более двух десятилетий в Ленинграде в одном доме на Прядильной улице, 17: он с семьей на третьем этаже, а я со своей – на втором. Дети наши учились в одной школе.

Старшим помощником командира был капитан 3 ранга Василий Мартынович Древницкий. Высокого роста, с густой чёрной бородой, какую я позднее видел у Фиделя Кастро, очень принципиальный, заботливый о службе, он порой наводил страх на матросов своей беспощадной требовательностью.

Несчастные убегали на левый борт, когда он появлялся на правом. Был он при этом убеждённым противником спорта и всякой самодеятельности. Все, дескать, они – спортсмены и любители сцены – сачки и отлынивают от службы. Здесь мне часто приходилось силком «мирить» его с Николаем Никандровичем, принимая в большинстве случаев сторону комиссара. В остальном Древницкий – идеальный старпом, «сделанный», правда, из корабельного устава и морской практики, с небольшой примесью юмора.

Совсем иным оказался помощник командира капитан-лейтенант Дмитрий Львович Кутай (офицеры звали его «де Кутай»). Он обладал всеми качествами, соответствующими его должности: большой остряк, зубоскал и любитель анекдотов. Жизнелюбивый, никогда не унывающий Кутай всегда находился в центре всякой флотской компании.

Крейсер «Максим Горький» стоял в устье Невы у железной стенки торгового порта. На место это он попал следующим образом: после выхода из дока, где ему не только приделали новую носовую часть, но и заменили 45-мм зенитную артиллерию на 37-мм автоматы, он сразу же включился в оборону Ленинграда.

В середине августа его поставили на огневую позицию в ограждённой части Морского канала, у хлебного элеватора, и подчинили командующему морской обороной Ленинграда контр-адмиралу Ф. И. Челпанову. Около месяца крейсер громил фашистов своей мощной артиллерией сначала на дальних подступах, а затем и прямой наводкой.

21 сентября, когда начались массированные налёты немецкой авиации на корабли, около полудня я на катере МО шёл из Кронштадта в Ленинград и оказался свидетелем атаки самолётов на линкор «Октябрьская Революция». Две бомбы попали в его носовую часть.

Сухопутная артиллерия от Стрельны вела по нему прицельный огонь прямой наводкой. И, хотя её снаряды для линейного корабля и были безвредны, я закрыл его дымовой завесой катера. Линкору следовало сменить позицию, поэтому он, волоча за собой оба якоря по грунту, с развороченным полубаком ушёл в Кронштадт.

Войдя в канал, я увидел у хлебного элеватора «Горький», на котором тушили пожар. Подошёл к крейсеру и поднялся на палубу. Пожар был в районе мостика. Оказывается, попал шестидюймовый снаряд в помещения салона, командирской и бывшей моей каюты.

Огонь быстро потушили, и мы с Анатолием Николаевичем пошли осматривать помещения. Меня, естественно, интересовала и моя каюта. Она оказалась залитой водой. Я открыл шкаф и достал из него свои часы, подаренные Центральным комитетом ВЛКСМ в 1927 году после окончания училища. Вода на них, конечно, попала. Я их бережно вытер и, как дорогую реликвию, положил в карман. Прощаясь с командиром, я заметил: «Анатолий Николаевич, здесь ведь нельзя стоять, вы просматриваетесь противником. Он вас изрешетит».

– Что же делать? Челпанов не разрешает менять огневую позицию. Я уже неоднократно докладывал обстановку, просил разрешения сменить позицию, но получил категорический отказ.

Я ушёл, а через два дня узнаю, что в крейсер попало ещё несколько снарядов, и Петров, несмотря на запрет Челпанова и отсутствие буксиров, задним ходом против течения отошёл от стенки, прошёл ограждённой частью Морского канала и вышел в Неву И всё это – задним ходом!

Обычно крейсера передним ходом в мирное время из Морского канала в Неву выходили только с помощью мощных буксиров. Какое искусство! Какой класс! И ведь к железной стенке ошвартовался задним ходом без помощи буксиров!

Тут же стоял и крейсер «Петропавловск», купленный у немцев недостроенным в конце 1939 года. Он никогда ещё не плавал, но, вооружённый несколькими зенитными автоматами, стоял на огневой позиции у Угольной гавани. И «Петропавловск» оказался под огнём вражеской артиллерии с дистанции три километра прямой наводкой.

Этот крейсер вообще не имел своего хода, а Челпанов, несмотря на неоднократные и настойчивые требования командира капитана 2 ранга Александра Герасимовича Ванифатьева прислать ему буксиры для смены позиции, отказал ему в этом.

В результате утром 17 сентября в не имевший возможности маневрировать корабль ниже ватерлинии попали несколько крупнокалиберных 210-мм снарядов, и через пробоины площадью до 30 м2 в него стала проникать вода, и экипаж пришлось снять катерами.

Медленно затопляясь, «Петропавловск» кренился на левый борт и через шесть часов с дифферентом на нос лег на грунт. Только через год недостроенный крейсер подняли и рабочие Балтийского завода заварили пробоины и восстановили все жизненные системы корабля. В строй ввели артиллерию, и в декабре 1942 года «Петропавловск», отбуксированный к железной стенке Торгового порта, вновь открыл огонь по врагам.

На другой день после приёмки «Максима Горького» я назначил ему смотр. Крейсер оказался в блестящем состоянии. Все механизмы и всё оружие находились в готовности к боевому использованию, только топливо было на исходе и перспектив на его получение – никаких.

И ещё была одна неприятность. Во время кризиса обороны Ленинграда, чтобы корабли не достались немцам в случае захвата города, приказом Главнокомандующего Сталина их подготовили к затоплению путём подрыва глубинными бомбами. И эти глубинные бомбы всё ещё лежали в машинном отделении и в артиллерийских погребах. Это больно резануло по сердцу. Правда, Дмитрий Львович Кутай шепнул мне, что они уже разоружены, запалы и проводка убраны.

Внешний вид экипажа и его выучка не оставляли желать ничего ещё лучшего. Правда, был большой некомплект команды, т. к. значительную часть её отправили на сухопутный фронт в морские бригады. А оставшиеся сильно похудели на скудном пайке.

Во время смотра в одной из кают я обнаружил лежавшего в постели офицера и, конечно, возмутился. Спрашиваю, кто такой, почему лежит? Причём