Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

только один параван. О таком критическом положении с тралами я телеграммой серии «вне всякой очереди» донёс командующему флотом и одновременно высказал свои соображения, что в светлое время суток идти под огонь артиллерии противника неразумно, так как мы рискуем потерять все корабли если не на минах, то от береговых батарей, установленных на северных оконечностях Наргена и Вульфа. На мою телеграмму минут через тридцать – сорок я получил приказание возвратиться на Готланд.

Итак, ханковские походы окончились. Гарнизон Ханко состоял из 27 809 бойцов и офицеров. Выполняя решение Ставки Главнокомандования, КБФ с 25 октября по 3 декабря 1941 года доставил на Готланд, а затем и в Ленинград 22 822 ханковца, но погибло при этом 4987 человек.

Потери же непосредственно Балтийского флота оказались огромны. Погибли на минах эсминцы «Гордый», «Сметливый», «Суровый», БТГЦ «Верп», «Патрон», гидрографический корабль «Азимут», тральщик № 35, сторожевой корабль «Вирсайтис», транспорт «Жданов», ледокол «Октябрь», подводные лодки Л-2 и М-98 и турбоэлектроход «Иосиф Сталин».

На этих кораблях погибло 850 матросов и командиров, а что касается подорванного турбоэлектрохода, то около 4000 ханковцев попали в плен. Тяжёл результат ханковской эвакуации, но трудно вообразить себе катастрофу, если бы гарнизон Ханко остался на полуострове.

29 декабря 1941 года был подписан приказ № 0241, который я привожу полностью.

ПРИКАЗ ВОЙСКАМ ЛЕНИНГРАДСКОГО ФРОНТА

№ 0241

Город Ленинград

29 декабря 1941 года.

Военным советом Ленинградского фронта Краснознамённому Балтийскому флоту поставлена задача – провести эвакуацию гарнизона полуострова Ханко, пять с половиной месяцев боровшихся с фашистской нечистью.

Эта большая и ответственная задача Балтийским флотом решена. Несмотря на упорное противодействие противника, сквозь минные поля, артиллерииский огонь, шторм и туман, героический гарнизон полуострова Ханко доставлен на родину моряками-балтийцами.

Товарищи гангутцы! Вашим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот. Используйте весь свой боевой опыт на новом участке фронта, в славных рядах защитников города Ленина.

За отличное выполнение поставленной задачи личному составу гарнизона Ханко и выделенному в операцию личному составу кораблей Краснознамённого Балтийского флота объявляю благодарность.

Желаю вам новых подвигов, новых боевых удач по разгрому и истреблению гитлеровских бандитов.

Командующий войсками Ленинградского фронта Генерал-лейтенант Хозин

Член Военного совета Секретарь ЦК ВКП (б) Жданов

Член Военного совета Дивизионный комиссар А. Кузнецов

Начальник штаба Ленинградского фронта Генерал-майор Гусев.

А героический гарнизон Ханко составил основной костяк прославленного корпуса генерала Николая Павловича Симоняка. Командование Ленинградским фронтом использовало его на решающих направлениях и при обороне Ленинграда в 1942 году, и при прорыве блокады в январе 1943 года. Он же активно участвовал и при окончательном разгроме немцев под Ленинградом в январе 1944 года. Не напрасны были наши тяжёлые походы на Ханко, сквозь огонь и смерть. Мы сохранили защитников города.

Суровая зима 1941–1942 года уже в начале декабря сковала восточную часть Финского залива от Ленинграда до Лавенсаари. На Сескарском плёсе образовались тяжёлые, торосистые, порой подвижные поля льда. А мы с Радуном оставались на Гогланде, заканчивая эвакуацию острова, уничтожая батареи и прочие военные сооружения, чтобы они не достались противнику.

Командующий флотом в своих телеграммах настойчиво торопил меня, требуя ускорить выход с Готланда кораблей и катеров. А их в моём подчинении имелось более двадцати. Наконец 10 декабря я донёс об окончании работ и о готовности к выходу.

Лёд к этому времени стал настолько тяжёлым, что для проводки нас через ледяные поля к острову Лавенсаари, который решено было не эвакуировать, а удерживать как передовую базу флота, были высланы два ледокола: «Ермак» и «Макаров».

Когда всё было готово к выходу, разразился жестокий зимний шторм. Сила ветра достигала восьми – девяти баллов, порой шквалы доходили до десяти. Выходить в море на малых кораблях было невозможно.

Тем не менее Трибуц требовал немедленного выхода. На второй или третий день я получил последнюю грозную телеграмму с требованием немедленного выхода. Риск был более чем серьёзный. Я не сдержался и ответил: «Если Вам из Кронштадта виднее, незачем было назначать меня командиром!»

Это было дерзким нарушением воинской субординации, тем более что проявил я её в условиях выполнения боевой задачи.

13 декабря ветер стих до шести-семи баллов, и мы со всеми кораблями вышли с Готланда на Лавенсаари, где и встретились с ледоколами.

Я перешёл на «Макаров», и мы начали ледовый поход. Малые корабли и катера с деревянными корпусами шли непосредственно за ледоколами. Однако им было чрезвычайно трудно. След за ледоколами быстро затягивался огромными плавающими льдинами. Ледоколам приходилось возвращаться и освобождать застрявшие во льду катера и даже брать их на буксир. Скорость перехода не превышала трёх узлов.

Ночью из-за ветра лёд пришёл в движение. Два катера были раздавлены и затонули. Экипажи по льду перешли на другие катера.

В районе Демонстейнской банки путь нам преградило наше минное заграждение, которое корабли О В Ра поставили в сентябре-октябре. Требовалось его обходить, а это лишних пятнадцать миль в тяжёлом льду. Минное заграждение, показанное на карте большим многоугольником, казалось непреодолимым препятствием.

Но совершенно замечательно, что на «Макарове» для обеспечения плавания ледоколов находился помощник флагманского штурмана флота Юрий Петрович Ковель – командир очень высокой морской культуры и завидной смелости. Я знал его брата, бывшего комиссара Подготовительного училища Павла Петровича Ковеля – человека замечательных качеств.

Он предложил мне идти через минное поле. Дело в том, что на этом минном поле, обозначенном большим многоугольником, стояли на самом деле только две линии мин, координаты которых штурман хорошо знал. Проложив эти линии на карте, мы пришли к выводу, что можем миновать мины примерно в одной миле от них, идя нашим курсом. Так и сделали. Прошли минное заграждение благополучно и 15 декабря были в Кронштадте.

Своё боевое донесение-отчёт я писал около десяти суток. При разговорах по телефону с командующим флотом я по его тону понял, что он серьёзно мною недоволен: очень краткий и холодный был разговор.

Вокруг меня создалось какое-то отчуждение, род вакуума. По всем текущим вопросам обращались к начальнику штаба капитану 2 ранга Ю. В. Ладинскому, а меня как будто и не было в штабе.

Через десять суток в назначенное время мы с Р. В. Радуном приехали в Ленинград и зашли к Дрозду на крейсер «Киров». За обедом в салоне присутствовал военком эскадры, весьма одиозная личность, капитан 1 ранга Ф. Г. Масалов, снятый впоследствии с должности и разжалованный до старшего лейтенанта за разврат, пьянство и разложение личного состава