Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

Но с основанием церкви и церквей на земли явился еще новый интерес, рядом с внутренним стал внешний элемент; образовались право, дисциплина, правила культа и учения, и все это развивалось по собственной логике. Почиталась уже не одна идея, и сама она незаметным образом сотней незримых нитей была вплетена в сеть истории.

2. Мы указали на то, что значение апостола Павла как учителя состояло, главным образом, в его христологии. Он ее составил так, что при его освещении распятия и воскресения и при его сопоставлении «Господь — дух» спасение является уже совершившимся, и благо представлено настоящей силой. «Мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа». «Кто во Христе, тот — новое создание». «Кто нас отторгнет от любви Бога»? Этим выясняется абсолютный характер христианской религии. Но и здесь надо сознаться, что всякая формулировка имеет свою логику и свои опасности. Против одной такой опасности уже самому апостолу приходилось бороться, — чтобы не пользовались спасением без осуществления новой жизни. Эта опасность никак не могла быть плодом изречений Христа, но формулировка апостола Павла не так хорошо была защищена против нее. И впоследствии этот вопрос должен был сделаться постоянной темой всех серьезных проповедников, чтобы люди не рассчитывали на «спасение», на прощение грехов и на оправдание при отсутствии отвращения от греха и нежелании последовать Христу. Кто может не признать, что учение об «объективном спасении» привело к тяжким искушениям в истории церкви и заслоняло многим поколениям серьезность религии? Понятие о «спасении», не вмещаемое без оговорок в проповедь Христа, стало западней. Да, конечно, христианство — религия спасения; но понятие это тонкое и не может быть вынесено за сферу личного переживания и внутреннего переворота.

Но возникла и другая, тесно связанная с первой, опасность: если спасение должно быть поставлено в зависимость от личности и деяний Спасителя, то верное распознание этой личности вместе с ее деяниями должно показаться самым важным. Правильное учение о Христе грозит занять центральное положение и извратить величие и простоту Евангелия. И опять надо признать, что эта опасность не вытекает из изречений Христа; читайте хоть Иоанна: «Если любите Меня, то соблюдите Мои заповеди». Но при форме, данной религиозному учению апостолом Павлом, эта опасность стала очень возможной, что и было доказано на деле.

Немного времени прошло, как церковь уже стала учить, что самое важное дело — знать, какова была личность Христа, какова была Его природа и т. д. Сам апостол Павел от этого далек — кто Христа называет Господом, тот говорит от Святого Духа — но все же неоспоримо, что порядок религиозных понятий, определенных его спекуляцией, подействовал и в обратном направлении. А что это направление ложное, несмотря на заманчивость для рассудка той постановки, которая в христологии видит основное содержание Евангелия, этому нас учит проповедь Христа, касающаяся всегда самого существенного и отсылающая всякого без обиняков прямо к Богу. Право апостола Павла сосредоточить все в проповеди о распятом Христе этим не умаляется, потому что Он тут указывал на Божью силу и Божью мудрость и любовью к Христу воспламенял чувство любви к Богу. Таким способом и поныне многим тысячам передается христианская вера, именно через Христа. Но ведь это не значит требовать согласия с рядом положений о личности Христа.

Но тут еще одно надо принять в расчет. Апостол Павел, руководимый мессианской догматикой и исходящим от Христа впечатлением, основал спекуляцию, что не только Бог был во Христе, но что сам Христос обладал своеобразной небесной природой. У иудеев это представление не выходило из рамок мессианской идеи, но у греков оно должно было вызвать совершенно новые мысли. Само по себе явление Христа, вступление в мир божественного существа, должно было занять главное место, считаться совершившимся уже фактом спасения. Сам апостол Павел так не рассуждал: для него главное — смерть на кресте и воскресение, а на вступление в мир он смотрел с точки зрения нравственности, как на образец для нашей жизни. Но это не могло долее оставаться так. Тот факт не мог занять окончательно второе место; он был слишком значителен. А при предоставлении ему первого места все Евангелие подвергалось опасности лишиться внимания и интереса. Кто может, глядя на историю догматов, сказать, что этого не случилось? В следующих лекциях мы в этом убедимся.

3. У новой церкви нашлась священная книга — Ветхий Завет. И, хотя апостол Павел учил, что закон отменен, он нашел способ сохранить Ветхий Завет целиком. Каким благом церковь обязана этой книге! Как источник назидания, утешения, мудрости и совета, как документ истории она получила неоценимое значение для жизни и для апологетики! Какая из религий, с которыми христианству пришлось соперничать на греко-римской почве, могла похвастать подобным достоянием? И все же обладание этой книгой не во всех отношениях было благом для церкви; во-первых, потому, что на многих ее страницах говорилось об иной религии, иной нравственности, не христианской. Как ни старались придать им посредством толкования внутреннее одухотворение, настоящий их смысл не мог быть вполне устранен. Были опасения, которые и осуществились, что через Ветхий Завет в христианство вторгнется более низменный, отживший уже элемент. И не только в мелочах, вся цель там была иная; и, кроме того, та религия была в тесной связи с политической величиной, с народностью. Что если уступят соблазну войти снова в подобную связь, не с иудеями, конечно, но с другим народом, и не со старым народным законом, а с аналогичным? И, если сам апостол Павел иногда придавал ветхозаветным законам решающее значение, хотя и в аллегорическом толковании, то кто остановит преемников его, если они и другие законы, в соответствующей времени переделке, объявят действительными заповедями Бога? Это приводит нас ко второму пункту: даже если обязательные постановления, взятые из Ветхого Завета, по содержанию были безупречны, они все же угрожали христианской свободе, как внутренней, так и внешней, т. е. свободе образования церковных общин и порядка культа и учения.

Я этим старался показать, что с расторжением связи с иудаизмом стеснения Евангелия не прекратились; что, напротив, возникали все новые ограничения. Они появлялись именно на пунктах, обусловливаемых необходимым прогрессом вещей или же неотъемлемым достоянием церкви, каким был и Ветхий Завет. Здесь мы опять должны вспомнить, что в исторических условиях, коль скоро мы выходим из сферы чистой духовности, нет прогресса, нет успеха и какого бы то ни было блага, которые не имели бы обратной стороны. Апостол Павел