История царя Пирра Эпирского - Саркис Суренович Казаров

Попытка в полном объеме реконструировать последнюю кампанию Пирра в Италии была сделана в статье А. Санти[353]. Рассмотрев внутреннее положение дел в Риме к моменту возвращения эпирского царя с Сицилии, А. Санти обратился к реконструкции битвы при Беневенте. В целом оценивая ее как победу римлян, А. Санти отметил одну характерную деталь: описание сражения, в котором римляне несут сначала тяжелые потери, а затем добиваются полной победы, являлось обычным приемом римской анналистики[354].

Путем сложных, а зачастую и произвольных рассуждений А. Санти попытался установить общую численность войск Пирра в битве при Беневенте. По мнению антиковеда, армия Пирра в период его последней кампании достигала численности в 35–36 тыс. человек. Но так как часть его воинов была направлена в Луканию против Лентула, то в сражении у Беневента могло участвовать не более 28–25 тыс. воинов[355]. Еще одна проблема, которую А. Санти пытался решить в своей статье (и, надо сказать, ему это удалось), — проблема определения точного места данной битвы. С его точки зрения, это были так называемые campi Arusini в Самнии у Беневента. Высокие горы, на которые Пирр взбирался ночью перед сражением, должны были быть горами Табурна, которые располагались в 10 км от Беневента.

После поражения при Беневенте Пирр понял, что без помощи Антигона II Гоната и Антиоха I он не в состоянии вести войну дальше. Не получив от них поддержки, Пирр, по словам А. Санти, «отказался на время от своей мечты основать эллинистическое царство на Западе, свергнуть могущество карфагенян и поставить под ярмо Рим»[356]. Согласно ученому, возвращаясь на Балканы, Пирр, однако, не оставил надежду нанести новый, решающий удар по Италии, правда, судьба больше не предоставила ему подобного случая.

Реабилитировать эпирского царя перед строгим судом современных историков попыталась М. Жакмо[357]. Сделано это было достаточно своеобразно — путем полемики с В. Юдейхом, статья которого, как уже было отмечено, вызвала резкую критику в научном мире.

Μ. Жакмо полагает, что Пирр имел отнюдь не смутные представления о Риме, как думал В. Юдейх. Серьезность политических и военных приготовлений Пирра говорит, по мнению итальянской исследовательницы, о том, что он не питал иллюзий на счет серьезности предстоящей борьбы.

Согласно Μ. Жакмо, имея целью создание империи, составной частью которой должна была стать Италия, Пирр прибыл в Тарент, оставив своего 15-летнего сына (именно сына, а не тестя Птолемея Керавна, как считает ряд ученых) «хранителем» (custos regni — Just., XVIII, 1, 4) Эпирского царства.

Μ. Жакмо отрицала наличие тогда каких-то мирных намерений со стороны царя: любая попытка переговоров привела бы к неизбежному краху его планов. Роль посредника едва ли подходила Пирру; напротив, он нуждался в победах, которые бы привлекали на его сторону новых союзников.

Интересную идею Μ. Жакмо высказала относительно похода Пирра на Рим. Его главной целью был отнюдь не захват города (на такой шаг «хитрый и изобретательный эпирот» вряд ли мог решиться): он двигался на соединение с этрусками, чтобы затем окружить и блокировать Рим.

Историки, занимающиеся войнами Пирра, единодушно отмечают совершенно не объясняемую источниками бездеятельность царя после битвы при Аускуле. По Μ. Жакмо, подлинное объяснение поведения Пирра в этот период кроется в событиях в Греции: волны кельтов, хлынувшие на Балканский полуостров, создали серьезную угрозу Эпиру, и Пирр не мог не опасаться за судьбу своего царства.

Для Μ. Жакмо фигура эпирского царя предстает полностью реабилитированной. Пирр уже не выглядит «искателем приключений», как называл его Т. Моммзен, но «приобретает в наших глазах величие и достоинство подлинного царя-воина, стремящегося к осуществлению великих замыслов и обладавшего всей полнотой политической прозорливости, необходимой для свершения благородных деяний»[358].

Одной из сложнейших проблем в истории западной кампании Пирра его переговорам с римлянами была посвящена статья А. Пассерини[359]. Возникновение в античной историографии версии о двух этапах переговоров, первого — после Гераклеи, второго — после Аускула, ученый считал изобретением римской анналистики. Те же анналисты ответственны за передачу инициативы в проведении переговоров не римлянам, а Пирру, победителю в обоих предшествующих переговорам сражениях. Согласно А. Пассерини, привязанность некоторых современных исследователей к информации Юстина и пренебрежение другими источниками делает для них невозможным верно интерпретировать многие события, связанные с деятельностью Пирра.

Центральное место в статье А. Пассерини отведено миссии карфагенянина Магона в Рим и последовавшим за этим событиям. Исследователь высказывает сомнение в том, что весной 278 г. до н. э., приступив к осаде Сиракуз, карфагеняне могли отправить флот в 120 кораблей в длительную экспедицию к устью Тибра, целью которой была исключительно демонстрация силы.

Еще один поднятый в статье резонный вопрос, ответ на который мы не найдем ни у одного из современных ученых, следующий: почему эскадра Магона не предприняла никаких действий, чтобы воспрепятствовать переправе Пирра на Сицилию?

Согласно А. Пассерини, промедление Пирра после Аускула было связано с ожиданием складывания благоприятной ситуации на Сицилии. Понимая, что разногласия среди сицилийских греков могут обернуться против него самого, и нуждаясь в поддержке всех сицилийцев, он дождался нападения карфагенян на Сиракузы, в результате чего произошло объединение всех греков против общего врага[360].

Кроме того, А. Пассерини первым предпринял исследование общественно-политической ситуации в Риме в рассматриваемый период. По его мнению, к моменту прибытия Пирра в Италию демократическая партия в Риме играла ведущую роль, и именно ее представители были поставлены во главе армии. «Меч разрубил узел, который дипломатия тщетно пыталась распутать, и меч этот держала и направляла рука главы демократов, но в том, что его не вложили в ножны, была заслуга упрямого патриция Аппия Клавдия», — не без пафоса писал А. Пассерини[361].

Довольно интересному сюжету взаимоотношениям Пирра с эллинистическими монархами — Птолемеем Керавном, Антиохом Сотером и Антигоном Гонатом — посвятил одну из своих статей известный антиковед Э. Манни[362].

Для решения поставленной проблемы автор предложил найти ответ на два важных вопроса:

1) какова достоверность свидетельств Юстина;

2) какой была ситуация в эллинистическом мире в 280–279 гг. до н. э.

Итальянский историк повторил известный тезис Т. Фрэнка о том, что наиболее благосклонны к Пирру те источники, от которых этого труднее всего ожидать — римские, тогда как наиболее враждебны к нему источники греческие. Э. Манни присоединился к идее Б. Низе о том, что лучшим источником, имеющимся в нашем распоряжении, является эпитома Юстина[363].

Повествуя о мотивах, побудивших Пирра принять приглашение Тарента, Э. Манни высказал мнение о том,