Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов

В полумраке коридора Бэлла сразу же схватила меня за локоть и потащила прочь от двери, в боковую нишу, где свет светящегося мха был особенно слаб.

— Весперу и Валемару мы подаём усечённый отчёт, — зашептала она, её глаза блестели в темноте. — «Подтверждена гипотеза о пассивном резонансном восприятии симбионта, требующая дальнейшего сбора данных.» Ни слова о ритме. Ни слова о слабых местах. Ни слова о воздействии. Это остаётся строго, между нами, Чертополохом и… им. Понятно?

— Понятно, — кивнул я. Горло было сухим. — А она? Она нас не выдаст?

Бэлла покачала головой.

— Нет. Она… из другого теста. Она видит в Морбусе сложный, больной организм и хочет его изучать, как врач изучает интересный клинический случай. Мы для неё — новый, многообещающий диагностический инструмент. Она будет нас прикрывать, пока мы полезны для её исследований. Это взаимовыгодно.

Мы пошли обратно, и с каждым шагом я чувствовал, как мир вокруг меняется. Теперь я не просто существовал в гуле магии, в её давящем фоне. Я слышал её биение. Её больную, уставшую песню. И в этой песне я мог искать слабости. Не просто для того, чтобы их чинить, как хотел бы Ректор. Для чего — я ещё не решил. Но знание, которое только что обрушилось на меня, было оружием колоссальной силы. Или инструментом невероятной тонкости.

«Ты сделал первый настоящий шаг за пределы клетки,» — сказал Голос. Его тон был странным — довольным, почти горделивым, но и усталым. — «Теперь ты не слепой щенок, тычущийся мордой в прутья. Ты видишь структуру решётки. Видишь, где металл проржавел. Следующий шаг — понять, как приложить рычаг. И куда направить усилия. Но не спеши. Сначала научись слушать так, чтобы слышать не только песню, но и слова в ней.»

* * *

В спальном блоке царила обычная вечерняя рутина. Леон, как всегда, что-то вычислял на большом листе бумаги, покрытом столбцами цифр и странными геометрическими фигурами. Увидев меня, он отложил перо и снял очки, чтобы протереть их.

— Вернулся от профессора Чертополох? — спросил он без особого интереса, водружая очки обратно. — И как ваш древесный оракул? Пролил свет на тайны мироздания?

— Он подтвердил, что долговременное слияние с геоматическим эгрегором даёт уникальное сенсорное восприятие, но делает вербальную коммуникацию практически невозможной и крайне энергозатратной для субъекта, — я выдал заученную, сухую фразу, которую мы с Бэллой приготовили для таких вопросов.

Леон кивнул, приняв это как данность, и снова углубился в свои расчёты.

— Жаль. Мог бы быть бесценным источником по ранней истории академии. Всё, что старше пятидесяти лет, здесь либо засекречено до уровня «глаз-алмаз», либо намеренно искажено в угоду текущей политике.

Он что-то пробормотал себе под нос, проводя линию. Я забрался на свою койку, но не стал сразу ложиться. Сел, прислонившись спиной к холодной каменной стене, затянутой тканью, и закрыл глаза.

И снова попытался услышать.

Теперь, когда я знал, что искать, когда мой собственный внутренний «инструмент» был настроен, это давалось легче. Ритм Камня был везде. Он был в низком гуле вентиляции, в отдалённых, приглушённых шагах дежурного в коридоре, в мерном тиканье каких-то часов вдалеке, в тихом шёпоте собственной крови в ушах. И под всем этим, фундаментом всего — тот самый тяжёлый, больной пульс Основания. Его нельзя было не слышать, если знал, как слушать.

Я сосредоточился на нашей башне. На Склепе. На месте, которое должно было стать моим домом, моей крепостью на пять лет. Искал фальшивые ноты здесь, в логове Дома Костей.

И нашёл.

Не одну. Несколько. Тонких, едва уловимых, как паутина трещин в самом прочном стекле. Они вибрировали на разных частотах. Одна — прямо под общим залом, там, где мы отдыхали, прямо под центральной плитой пола. Её пульсация была глухой, усталой, как ноющий старый перелом. Другая — в толще стены рядом с архивом, там, где хранились самые старые и опасные свитки. Она звенела высоко, нервно, словно натянутая струна, вот-вот готовая лопнуть. Третья… третья вибрировала где-то рядом с личным кабинетом Сирила. Её ритм был скрытным, прерывистым, будто что-то там пыталось затаиться и прислушаться к окружающему миру.

Я открыл глаза. Сердце забилось чаще, но теперь это был не страх, а странное, почти пьянящее возбуждение. Знание было одновременно пугающим и дарующим невиданную силу.

Я мог слышать болезнь своего дома. Я мог находить его скрытые раны, его тайные слабости.

Что я буду с этим делать — пока не знал. Возможно, укреплять их, чтобы обезопасить себя и тех немногих, кто начал мне быть небезразличен. Возможно, однажды — использовать. Но одно было ясно с леденящей ясностью: игра, в которую я ввязался, только начиналась. И у меня, Кайрана Вэйла, последнего наследника выродившегося рода, мальчика с проклятием-даром, только что появилось уникальное, тихое, смертельно опасное преимущество.

Я выглянул из-за занавески. Леон по-прежнему склонился над своими цифрами, его лицо было озарено сосредоточенным светом грибкового светильника. Марк тихо спал, укрывшись с головой. Гаррет ворочался и ворчал что-то неразборчивое во сне.

Обычная жизнь. Обычные студенты, решающие свои обычные студенческие проблемы.

А я сидел среди них, в этой каменной утробе, и слушал, как под нами, в непроглядной тьме, поёт раненый камень. Его песня звала куда-то в глубину. И часть меня, тёмная, голодная часть, уже начинала ей вторить.

Глава 15. Игра в правду

Через два дня после встречи с Элриком меня нашли после урока малых проклятий. Не Сирил и не кто-то из Дома Костей. Ко мне подошёл старшекурсник в строгой, лишённой украшений чёрной мантии — не факультетской, а общеакадемической формы.

— Кайран Вэйл?

— Я.

— Профессор Малхаус просит вас зайти. В его кабинет. Сейчас.

Я кивнул, стараясь не показывать, как внутри всё переворачивается. Профессор Аргус Малхаус. Криминалистика и судебная магия. Его имя упоминали с особым, сухим уважением. Он не принадлежал ни к одному Дому, подчиняясь напрямую ректору, и его кафедра была чем-то вроде внутренней инспекции. К нему вызывали не для приятных бесед.

Кабинет Малхауса находился не в крыле какого-либо Дома, а в нейтральном административном корпусе. Коридоры здесь были чище, тише, стены окрашены в тусклый серый цвет. Воздух пах пылью и старыми документами, без привычного магического фона — видимо, здесь работали серьёзные поглотители шума.

Дверь в кабинет была из тёмного дуба, с простой бронзовой табличкой: «Проф. А. Малхаус. Расследование магических инцидентов». Я постучал.

— Входите.

Голос был сухой, без эмоций, как скрип пергамента. Я вошёл.

Кабинет был не таким, как я ожидал. Никаких зловещих