Создатели Красной армии - Владимир Робертович Анищенков

В рассуждениях П.Н. Краснова, изложенных от лица главного героя романа генерала Саблина, есть существенное недопонимание всей сложности положения в советской России. Здесь на полную мощность действовали обе названные им силы: и III интернационал (явно), и мировое сообщество банкиров (не явно). Плюс к этому разделение народа: на красных и белых, центристов и национал-сепаратистов, бедных и богатых, а также по партийной принадлежности. Все эти тяжелые противоречия можно преодолеть, только находясь внутри самой России, только самостоятельно – без какого бы то ни было вмешательства извне.

Отвечая на обвинения «белых» однокашников, М.Д. Бонч-Бруевич писал: «Суд истории обрушится не на нас, оставшихся в России и честно исполнявших свой долг, а на тех, кто препятствовал этому, забыв интересы своей Родины и пресмыкаясь перед иностранцами, явными врагами России в ее прошлом и будущем». И еще: «Скорее инстинктом, чем разумом, я тянулся к большевикам, видя в них единственную силу, способную спасти Россию от развала и полного уничтожения».

Объяснить, каким образом это происходит, очень сложно. Это понимается «нутром», внутренним чувством. Когда душа начинает радостно возноситься к жизни, а не горестно сжиматься к смерти.

Объяснение этому внутреннему чувству дал Вадим Кожинов: «И […] победа Октября над Временным правительством и над возглавляемой “людьми Февраля” Белой армией была неизбежна, в частности, потому, что большевики создавали именно идеократическую государственность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему историческому пути России. Ясно, что большевики вначале и не помышляли о подобном “соответствии”, и что их “властвующая идея” не имела ничего общего с предшествующей. И для сторонников прежнего порядка была, разумеется, абсолютно неприемлема “замена” Православия верой в Коммунизм, самодержавия – диктатурой ЦК и ВЧК, народности, которая (как осознавали наиболее глубокие идеологи) включала в себя дух “всечеловечности”, – интернационализмом, то есть чем-то пребывающим между (интер) нациями. Однако “идеократизм” большевиков все же являл собой, так сказать, менее утопическую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший переделку России – то есть и самого русского народа – по западноевропейскому образцу»[74].

Этот путь исканий прошел и Вадим Рощин в своих хождениях по мукам:

«Катя была прозорливее его, когда сказала в час их бешеной ссоры в Ростове: “Если ты веришь всей силой души в справедливость твоего дела, тогда иди и убивай…”

По всем традиционным понятиям честного и уважающего себя интеллигента, контрреволюционер – значит подлец и негодяй… Вот и живи с этим…

Вадима Петровича не чурались, но и не считали его за своего. А ему впору было разговаривать с самим собой – столько накопилось у него непродуманного и нерешенного и столько воспоминаний обрывалось, как книга, где вырвана страница в самом захватывающем месте. Вадим Петрович принял без колебаний этот новый мир, потому что это совершалось с его родиной. Теперь надо было все понять, все осмыслить. […]

Россия, раздавленная войной, раздираемая междоусобицей, заранее поделенная между великими державами, берет руководство мировой политикой, становится грозной силой. […]

И, наконец, Россия, именно Россия, избирает новый, никем никогда не пробованный путь, и с первых же шагов слышна ее поступь по миру…

Понятно, что с такими мыслями Вадиму Петровичу было все равно – какие там грязные ручьи за окнами гонят по улице мартовский снег и бредет угрюмый и недовольный советский служащий, с мешком для продуктов и жестянкой для керосина за спиной, в раскисших башмаках – заседать в одной из бесчисленных коллегий; было все равно – какой глотать суп, с какими рыбьими глазками. Ему не терпелось – поскорее самому начать подсоблять вокруг этого дела»[75].

Уклониться от этой всемирной борьбы, происходившей за русской земле, было невозможно нигде и никому. Принимать решение должен был каждый. И решения эти были выстраданы кровью. Вот что написал один из лучших полководцев белой армии генерал Я.А. Слащев-Крымский в письме заграничной газете перед возвращением из эмиграции на Родину: «В настоящий момент я нахожусь на пути в Крым. Предположения и догадки, будто я еду устраивать заговоры или организовывать повстанцев, бессмысленны. Внутри России революция окончена… Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять свой долг, считая, что все русские, военные в особенности, должны быть в настоящий момент в России».

Главный вывод, который сделал генерал Я.А. Слащев: «Большевики – мои смертельные враги, но они сделали то, о чем я мечтал, – возродили страну. А как при этом они ее называют, мне наплевать!»

Председатель ВЧК вынес на заседание Политбюро ЦК РКП(б) вопрос об организации возвращения Слащева. Мнения разделились. Против выступили Зиновьев, Бухарин и Рыков, «за» проголосовали Каменев, Сталин и Ворошилов. Ленин воздержался. Все определил голос Дзержинского, настоявшего на своем предложении.

В 1920 году Я.А. Слащев вместе с группой боевых офицеров вернулся в Россию. Хотя для многих из них большевики ассоциировались с расправой над офицерами распропагандированных солдат. Вместе с Яковом Александровичем в Россию возвращались бывший помощник военного министра Крымского правительства генерал-майор Мильковский, последний комендант Симферополя полковник Гильбих, начальник штаба слащевского корпуса полковник Мезерницкий, начальник его личного конвоя капитан Войнаховский. И, естественно, жена генерала Нина Нечволодова.

Генерал Слащев обратился с призывом к своим сослуживцам о возвращении на Родину. Авторитет Якова Александровича среди офицеров-окопников был так велик, что практически сразу после публикации этого воззвания в Россию приезжают генералы Клочков и Зеленин, полковники Житкевич, Оржаневский, Климович, Лялин и с десяток других. Все они получили в Красной армии преподавательские должности, свободно выступали с лекциями и выпустили немало трудов по истории гражданской войны.

Они воспитали тысячи людей нового поколения в Стране Советов в истинно русских традициях.

Всего же за два года на родину вернулись десятки тысяч офицеров. Руководители Русского общевоинского союза заочно приговорили Якова Александровича к смертной казни.

Слащев был принят на должность преподавателя курсов «Выстрел». В журнале «Военное дело» были опубликованы его статьи «Действия авангарда во встречном бою», «Прорыв и охват укрепленного района», «Значение укрепленных полос в современной войне и их преодоление». Его учениками в те годы были будущие Маршалы Советского Союза Буденный, Василевский, Толбухин, Малиновский.

Генерал-лейтенант Яков Александрович Слащев был единственным, кто во время гражданской войны удостоился почетной приставки «Крымский» за боевые заслуги.

По данным военного историка А.Г. Кавтарадзе, всего из белой армии в Красную перешло 14 390 офицеров. В их числе создатель первой атомной подводной лодки, Президент Академии наук СССР, в прошлом пулеметчик врангелевской армии Анатолий Петрович Александров. Колчаковский генерал Аполлон Яковлевич Крузе, подобно генералу Кедрову, после пленения преподавал в военных учебных заведениях, а на завершающем этапе Великой Отечественной командовал 24-м гвардейским стрелковым корпусом Второго Украинского фронта в звании генерал-лейтенанта.

По данным ОГПУ, в 1923 году