Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

весьма дозировано) дела директоров Елисеевского гастронома, магазинов «Океан» (с выходом на Медунова и Чурбанова) и, конечно, «хлопковое дело» о приписках в тысячи процентов в республиках Средней Азии. Шло сращивание экономической преступности с общеуголовной: на съездах «воров в законе» устанавливались правила крышевания и максимальные нормы отчислений с цеховиков. К этому теневому миру принадлежал блестяще сыгранный Станиславом Говорухиным один из главных героев фильма Сергея Соловьева «Асса» — он вышел на экраны в 1988 году. Тогда же в «Литературной газете» полковник МВД Александр Гуров дал два интервью Юрию Щекочихину, которые были опубликованы под заголовками «Лев готовится к прыжку» и «Лев прыгнул», но удивили всех больше самим фактом своего появления в советской газете, а не содержанием: в новинку был лишь масштаб криминальных явлений, о которых поведал Гуров.

Став учредителем «Новой газеты», Горбачев часто встречался с Юрием Щекочихиным, который скоропостижно умер вследствие неустановленных причин в 2003 году

1990-е

[Архив Горбачев-Фонда]

Алена Леденева — выпускница Новосибирского университета, учившаяся, в частности, у социолога Татьяны Заславской, одно время входившей в команду Горбачева. В начале 90-х Леденева уехала в Кембридж, где в 1996-м защитила докторскую по философии. Темой ее диссертации, а затем и трилогии книг, которые, к сожалению, не переведены на русский, стал советский блат. Научный руководитель долго не мог понять, что это такое, а ответ из первого издательства, куда Леденева отправила рукопись, гласил, что такого вообще не может быть как специфического явления. Книги впоследствии принесли ей заслуженную известность, хотя и не в России, а там, где они были опубликованы, разумеется, тоже действуют знакомства и связи (например, между выпускниками колледжей «Лиги плюща»), но такого не может быть, потому что там неизвестны распределительная система и понятие «дефицит».

Неформальными практиками, среди которых блат, несомненно, оставался одной из главных, была пронизана вся советская действительность: от покупки мяса из-под прилавка у знакомого мясника до «подмазывания» специально командируемыми в столицу «толкачами» ответственных сотрудников центральных министерств и ведомств. Светлана Барсукова, читающая курс по неформальной экономике в Высшей школе экономики, доказывает, что такие практики микшировали ригидность аминистративно-распределительной системы, и если бы не они, советская экономика рухнула бы еще раньше.

Социолог Михаил Афанасьев издал монографию «Клиентелизм и российская государственность», где доказывает, что это явление в России восходит к отношениям русских князей с татаро-монгольскими ханами, и если в странах Запада неформальные связи были постепенно вытеснены созданием политических институтов, то в России они, наоборот, огосударствились, и ни петровская Табель о рангах, ни разветвленная большевистская бюрократия не только не смогли ничего с этим сделать, но лишь укрепили патрон-клиентские традиции.

Советская номенклатура имела доступ к таким товарам и продуктам, что блат ей чем дальше, тем меньше требовался, но эта система сама была квинтэссенцией блата и приводила к разрастанию патрон-клиентских отношений, сети которых захватывали родственников, друзей и друзей друзей. Это было детально описано в книге историка и социолога Михаила Восленского, не вернувшегося из командировки в ФРГ в 1972 году, которая ходила в тамиздате и так и называлась: «Номенклатура» — думаю, что и Горбачев, интересовавшийся книжными новинками не только издательства «Прогресс», не прошел мимо нее.

Мне и самому случалось покупать сигареты «Кэмел» и невиданное баночное пиво в буфете райкома, секретарем которого был отец моего друга. Дети номенклатуры, с которыми я учился или приятельствовал, тоже были разные: и такие, у кого попросишь сигарету и в другой раз не подойдешь, а были и те, в чьих домах мы рассказывали анекдоты про Брежнева — высокопоставленные родители, давясь смехом, говорили нам только: «Ну вы там эта… все-таки…»

Позже я бывал в компаниях, где за одним столом могли сидеть доктор наук из академического института, директор гастронома, преступный авторитет, пара известных актеров, игрок сборной СССР по хоккею, диссидент, валютная проститутка, приехавший в отпуск посол, фарцовщик, одетый лучше всех, — да мало ли кто еще. Это никого не удивляло, и Черняев или Яковлев, конечно, в таких компаниях тем более бывали, а Горбачев вряд ли — он не был тусовщиком. В Ставрополе в период его секретарства такую компанию еще трудно было себе представить, а в Москве уровень секретаря ЦК не позволял ему встречаться с кем попало — это гарантировало сохранение идеологической девственности, но заметно ограничивало в знании людей.

Из интервью, взятых Митрохиным у бывших сотрудников аппарата ЦК, мы узнаем, что большинство из них не слушало «вражьи голоса» и редко интересовалось книжками сверх обязательного штудирования выступлений генсеков, считая, что они и так обладают огромной информацией из шифровок и справок, за случайную утерю которых можно было лишиться партбилета. Они гордо несли свой титул знающих, но знать и понимать — совсем не одно и то же.

Горбачев старался понимать, но поле его опыта было сильно ограничено образом жизни: огромную часть советской действительности, будучи бессребреником и плохо понимая людей другого склада, он просто не видел.

Очевидно, корыстные (обобщенно) мотивы, как и их важная производная — предпринимательская активность, подталкивающая технический, во всяком случае, прогресс, есть некая постоянная данность, присущая человеческому роду онтологически. Никуда это не девалось и при социализме, который, однако, не только уводил предпринимательство в тень, но и сформировал в течение 70 лет подавления советской властью весьма своеобразные, подпольные и с криминальным оттенком его черты.

Однокурсник Раисы Максимовны Юрий Левада, много лет проводивший исследования «хомо советикус», определил его как «человека лукавого». У нас в кармане всегда была запасная пара очков: официальный диспозитив, когда надо, отскакивал от зубов, но был и другой способ понимания советской действительности, выстроенный как бы от противного. Это было знание неофициальное, но доступное любому и в 70-е и 80-е годы не так чтобы сильно преследуемое. Главное было не перепутать, где какие очки надевать. Наличие этой второй пары «очков» обусловило готовность советского человека к восприятию лозунгов перестройки, но вскоре стало ясно, что через этот диспозитив мы весьма плохо представляли себе вожделенный мир Запада.

Это же явление в других терминах описывает в своей книге, основанной на большом эмпирическом материале, Алексей Юрчак. Стратегии советского человека, жившего богатой и наполненной жизнью вне «системы» (или той части «системного» человека, которая оставалась вне нее), Юрчак описывает как вненаходимость, особого рода невидимость для власти. Он делает важное наблюдение: разделение советских людей по принципу бинарных оппозиций на тех, кто обслуживал «систему», и тех, кто ей противостоял, некорректно и даже примитивно. Вненаходимость была именно параллельна официальным структурам советского общества, хотя и не тождественна «внутренней