Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

эмиграции». Нормальный советский человек (хотя бывали и исключения) не мог и не хотел полностью уклоняться от официальной идеологии и разного рода общественных мероприятий, он справлялся с проблемой при помощи выполнения формальной части ритуалов с «перформативным сдвигом».

С чем я взялся бы поспорить у Юрчака, так это с его утверждением, что советские люди легко приняли перестройку и разоблачения власти и партии, так как описанные им практики исподволь подтачивали систему. На мой взгляд, эти практики, которые я описываю как «запасной диспозитив», напротив, делали «систему» не хрупкой, а гибкой, предохраняя ее от разрушения. Рухнула она по другой причине, о чем мы будем говорить дальше, в частности в главах 16 и 24.

Возвращаясь к ситуации, перед которой, возглавив СССР, оказался Горбачев, ее вкратце можно представить так: у одних была огромная власть и «знания», больше похожие на представление о вращении Солнца вокруг Земли, а у других — какое-то понимание и инициатива. И стартовать из этого болота можно было не иначе как прыгая, словно с кочки на кочку, опираясь и на тех и на других, ненавидевших и презиравших друг друга, а иногда и самих себя тоже.

Глава 10

«В очередь, сукины дети!..» (1978–1983)

Топор под лавкой

Ни для кого в СССР не было секретом, что Брежнев был уже не в состоянии принимать адекватные и своевременные решения. Он бы и сам попросился на покой и даже заговаривал об этом с коллегами по Политбюро, но те всякий раз, рассыпаясь в комплиментах, уговаривали его остаться на посту. С оглядкой на опыт сталинских времен каждый остерегался чрезмерного усиления кого-то одного из потенциальных претендентов, и коллективное руководство состояло в том, чтобы следить, как бы кто не забежал вперед.

На ту пору наиболее сильными фигурами в Политбюро выглядели министр иностранных дел Андрей Громыко, которого поддерживал министр обороны Дмитрий Устинов, а также, с учетом его особой близости к Брежневу, вечно дежуривший рядом с ним Константин Черненко. Огромным влиянием пользовался «второй человек в партии» и ее идеолог Суслов, но он, что было нехарактерно, отказывался от претензий на пост «первого». Андропов, возглавляя КГБ СССР, располагал самыми эффективными средствами аппаратной борьбы, но его прямое перемещение в кресло генсека с этого поста испортило бы имидж СССР на международной арене, поэтому шансы Андропова стать «первым» появились только после смерти Суслова, в чей кабинет он переехал в 1982 году, став секретарем ЦК по идеологии.

Важнейшие решения, такие как о вводе войск в Афганистан в декабре 1979 года, принимались этим узким кругом лиц и Брежневым, который теперь уже в основном их только одобрял. Роль Горбачева в первые два-три года его работы в ЦК была строго ограничена проблемами сельского хозяйства, дела в котором шли далеко не лучшим образом — после провального 1981 года данные об объеме собранного урожая были вовсе засекречены.

В этих обстоятельствах и просто делая то, чего от него ожидали, Горбачев превратился в лоббиста сельскохозяйственной отрасли, но проявлял некоторую инициативу и аппаратную выдумку. Так, в 1980 году он собрал совещание с участием сотрудников Госплана СССР, академических институтов, Центрального статистического управления, Минсельхоза и аппарата ЦК, на котором заранее подготовившиеся к атаке экономисты обвинили статистическое управление в занижении доли сельского хозяйства в создании валового национального продукта. В условиях искусственно утверждаемых цен расчеты были весьма условны, но под нажимом Горбачева ЦСУ было вынуждено пересчитать долю по новой методике, а с этим вырос почти вдвое и объем капитальных вложений, на которые теперь мог претендовать Минсельхоз.

В 1981 году Горбачев был занят работой над Продовольственной программой на период 1982–1991 годов, которая готовилась для рассмотрения Политбюро — она стала последней акцией, о которой советское телевидение и газеты широко трубили при Брежневе. Выступая на Политбюро, Горбачев, в частности, привел научно обоснованные данные: если всесоюзное стадо будет меньше, но кормить коров будут от пуза, они дадут на круг больше молока, чем большее стадо получающих лишь норму. Но кто-то из региональных секретарей, не заинтересованных в сокращении поголовья, возразил, что надо правильно мотивировать людей. Коровы, оставшись «немотивированными», в социалистическое соревнование не включились, пункт про корма в решение Политбюро не попал, все осталось по-прежнему. Ничто и не могло измениться раньше, чем будет понята простая истина: рацион коровы должен определять ее хозяин, а не Политбюро ЦК КПСС.

Важная для судьбы Продовольственной программы встреча произошла у Горбачева с председателем Совмина СССР Николаем Тихоновым, который занял этот пост в 1980 году в возрасте 75 лет. На кону стояло 16 млрд рублей дотаций. Горбачев предлагал Тихонову вместе подписать записку, составленную для выступления Брежнева на Политбюро, а тот четыре часа упирался. Горбачев пригрозил, что подпишет записку один, о чем Брежневу, конечно, будет доложено. Это сломило Тихонова, и он попросил лишь об одном: вычеркнуть предложение о создании Агропромышленного комитета, который стал бы конкурентом Совету министров. Старика беспокоило только его собственное влияние, а не экономические аргументы — пункт про АПК Горбачев вычеркнул из программы, чтобы вернуться к этому проекту-монстру спустя несколько лет.

Поездки секретаря ЦК по сельскому хозяйству по стране: корова как будто объясняет Горбачеву, почему в магазине нет мяса

Июль 1986

[Архив Горбачев-Фонда]

Нельзя сказать, что Продовольственная программа вовсе не дала эффекта — производство продукции в середине 80-х несколько увеличилось, но лишь затем, чтобы рухнуть потом окончательно. Новоявленный секретарь ЦК пытался, как и в Ставрополе, «сделать лучшее из имеющегося»: подружился с самыми прогрессивными на тот момент учеными из Новосибирского Академгородка — академиками Абелем Аганбегяном и Татьяной Заславской. Те были поражены его демократизмом: «Казалось, что он наш коллега и товарищ, разделявший наши мысли». А мысли были такие, что экземпляры доклада, подготовленного институтом и розданные на условиях возврата участникам одной из конференций в Новосибирске, были изъяты КГБ. Два из них не вернулись, а один потом всплыл и был опубликован на Западе, за что с академиков снимали стружку в обкоме партии.

Валерий Болдин, которого Горбачев переманил к себе помощником из газеты «Правда» в мае 1981 года, получив от него поручение составить список экспертов по широкому кругу экономических вопросов, предостерег шефа, что коллеги могут посмотреть на такие контакты косо. Горбачев, конечно, и сам это прекрасно понимал. Но он время от времени позволял себе нестандартные жесты. Тот же Болдин, писавший главы своей книги «Крушение пьедестала» в следственном изоляторе Лефортово, куда был отправлен за