Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

1982

[Архив Горбачев-Фонда]

В дни проведения Секретариата (по вторникам) и Политбюро (по четвергам) Горбачев терпеливо ждал у себя в кабинете на отшибе в 6-м подъезде, приедет ли «первый» или в очередной раз попросит его заменить. Пленум ЦК по вопросам научно-технического прогресса, который они подготовили с Рыжковым, был отложен на неопределенный срок. Сплотившиеся вокруг Черненко члены ЦК настаивали и на переносе конференции по вопросам идеологии, которая была подготовлена Горбачевым по поручению Андропова.

Черненко позвонил Горбачеву с просьбой отложить эту конференцию за день до назначенной даты, когда часть иногородних участников уже съехалась в Москву. Горбачев догадывался, что тот в кабинете не один, но пошел на риск и стал почти кричать на Черненко в трубку: замечания по докладу, которые тому, видимо, только что нашептывали, «надуманы», а отмена конференции «вызовет кривотолки» и даже публичный скандал. «Ну ладно, проводите, но не делайте из конференции большого шума», — спасовал Черненко.

Особого шума и не было: журнал «Коммунист» текст доклада не напечатал, а в «Правде» появилось лишь его краткое изложение. Но доклад под заголовком «Живое творчество народа», который Горбачев, отринув заготовки отдела пропаганды ЦК, писал сам, советуясь с Яковлевым и Вадимом Медведевым, был произнесен в достаточно широкой аудитории. В нем звучали новые мотивы: о необходимости учитывать общественные настроения и интересы разных групп, намеками затрагивалась и тема разных видов собственности.

Ключевое слово, выдающее слабое место тех, кто не хотел видеть следующим генсеком Горбачева, — «шум», то есть огласка, гласность. Основой символического капитала Горбачева были его возраст, образование, умение выражать свои мысли, а также, собственно, способность эти мысли иметь. Но реализовать эти преимущества он мог только в публичном пространстве, пусть даже пока это была лишь научная конференция для своих. «Свои» здесь надо читать в том смысле, в котором его понимает антрополог Юрчак: при соблюдении ритуалов в свое выступление Горбачев мог теперь закладывать новое содержание — «бомбу» (это слово тогда произносилось шепотом, несколько выпучив глаза).

Публичность на Старой площади была не принята и непонятна. Стенографистка Вагина рассказывала мне, что когда примерно в это же время ее принимали на работу в аппарат ЦК, то специально предупреждали «не болтать», и она даже не говорила знакомым, где работает — за неосторожное слово ее могли и уволить, и точно так же поступали с любым сотрудником аппарата ЦК.

В такой обстановке поднятие «шума» со стороны того, кто с определенным риском мог себе это позволить, всегда было сильным ходом. Копию доклада Андропова из сейфа можно было и не доставать: достаточно было того, что те, кто совершил подлог, знали о ее наличии. Горбачев овладел выключателем, с помощью которого традиционную для «аппарата» интригу в духе Макиавелли он мог переводить в публичную плоскость. Этот прием он использовал, вероятно, и с лежавшей у него в сейфе копией доклада Андропова, и в ситуации с Тихоновым, шантажируя его оглаской отказа подписать записку для Брежнева, и в критически важном для него телефонном разговоре с Черненко, которого он вынудил согласиться с проведением конференции.

Выходя «в свет» перед растущей аудиторией, Горбачев наращивал свой символический капитал. После конференции по идеологии Черненко издал распоряжение о его переезде в бывший андроповский (а до этого сусловский) кабинет в подъезде № 1. Этим он как бы отвечал, пусть даже сквозь зубы, на возникавший у «своей публики» вопрос: почему Горбачев такой умный (яркий, умеющий ставить цели), а это должным образом не оценено?

Впоследствии, во время обсуждения этого периода с Грачевым, он, говоря о себе, как часто это делал, в третьем лице, скажет: «После его (Черненко) смерти избрание Горбачева становилось неотвратимым». Интересное, кстати, слово подобрал: «неотвратимыми» обычно бывают поражение или смерть.

Вмешательство «железной леди»

Тем временем премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, уделявшая большое внимание внешней политике, осенью 1982 года провела совещание, посвященное взаимоотношениям с СССР, она понимала, что там происходит нечто, открывавшее новое окно возможностей.

Представленный ей МИДом список экспертов Тэтчер завернула, указав, что «больше половины этих людей разбираются в теме меньше, чем я», после чего в Лондон был приглашен профессор Арчи Браун из Оксфорда. Он и посоветовал Тэтчер пригласить в Англию Горбачева как «самого образованного члена Политбюро», воспользовавшись тем, что в Верховном Совете СССР, депутатский мандат который тот получил как довесок к членству в Политбюро, Горбачев занял пост председателя комиссии по иностранным делам.

В феврале 1984 года Тэтчер прилетала в Москву на похороны Андропова и имела получасовую беседу с Черненко. Тот вежливо предложил Англии дружить, но Тэтчер на обратном пути сказала помощникам: «Ради бога, попробуйте найти мне молодого русского!» Встречи с Горбачевым искал прилетавший в Москву летом министр иностранных дел Великобритании, но Горбачев уклонился — вероятно, боялся испортить отношения с Громыко.

Просьба направить Горбачева в качестве главы «парламентской делегации» была передана по дипломатическим каналам от имени внешнеполитического комитета при Палате общин, а посол Великобритании в Москве дал понять, что, если Горбачев приедет, его примут на высшем политическом уровне. Таубман, копавшийся в этих деталях по английским источникам, ссылается здесь на свое интервью с Родриком Брейтвейтом, который при Горбачеве стал послом Великобритании в СССР.

Черняев пишет в дневнике, что Горбачев, советуясь с ним, колебался, стоит ли ему дразнить коллег, «не одобрявших его появления на международной арене» (здесь Черняев явно воспроизводит слова Горбачева). Но спустя несколько дней «он решился» и сказал Черняеву: «Будем размывать монополию».

Что значит «он решился»? Он сам не мог этого решить — любой выезд секретаря ЦК за рубеж оформлялся решением Политбюро. Перед встречей с Тэтчер Горбачев тем более должен был получить одобренную Политбюро позицию для возможных переговоров и соглашений.

Все понимали, что это не рядовая поездка, в каких Горбачев уже не раз бывал, а именно «появление на мировой арене». Отказ Тэтчер в ее просьбе, переданной через посла, был чреват проигрышем в важных вопросах международной политики. Она не то чтобы склонила чашу весов на сторону Горбачева, но добавила на нее свою гирьку: одобряя решение о его направлении на эту встречу, пусть формально как главы делегации Верховного Совета, Политбюро уже в конце 1984 года при полуживом Черненко, по существу, согласилось, что именно Горбачев вскоре возглавит советское государство — так он и вел себя в Англии.

Там Горбачев произвел настоящий фурор. Тэтчер начала разговор с какой-то колкости, на что Горбачев ответил: «Я не имею поручения от Политбюро убедить вас вступить в коммунистическую партию». Тэтчер рассмеялась шутке, и начался заинтересованный, на личном