Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

прошивкой, «софтом», в силу чего наш биологический компьютер работает строго определенным образом — во всяком случае до той поры, пока не изменен софт. Но если Ортегу занимает динамика смены верований, то Фуко акцентирует внимание на том, что решающую роль в конструировании диспозитива играет внешняя власть.

Действенность диспозитива ограничена временем и местом, где работает соответствующий «софт», а перепрошивка — это уже революция. Символический капитал, накопление которого составляло суть любой вертикальной мобильности (карьеры) в СССР, потерял всякий смысл за пределами советского хронотопа: все эти грамоты, дипломы и даже должности ничего не значили ни за пределами границ «братских стран», ни за пределами того времени, которое было отведено самому их существованию. Кто после смерти Брежнева в 1982 году читал трилогию «Малая земля» — «Возрождение» — «Целина»? А ведь только что, в 1980-м, ему вручили за нее Ленинскую премию по литературе, она издавалась миллионными тиражами и подлежала обязательному изучению в школе. Одних только школьных учебников по обществоведению и истории КПСС для вузов издавалось миллионы экземпляров. Все это в одни миг оказалось никому не нужным — а что было делать тем, кто по этим учебникам сдавал экзамены? А тем, кто учил по ним других?

Как глубоко сидит диспозитив, можно увидеть по дневникам Черняева — мыслящий человек, уже прочитавший Солженицына (в котором он, кстати, безошибочно различил имперские наклонности), он долгое время продолжал восхищаться Лениным, внедренным властью в его диспозитив еще со школы.

Настоящая, глубокая реформа требует прежде всего перепрошивки общественного сознания, а начинать всегда приходится с реформатора, то есть с себя. Между тем советский диспозитив включал в себя и некоторые обещания, выглядевшие как твердые гарантии в рамках того хронотопа — например, что никто не останется без работы и хоть каких-то денег, что все будут в случае болезни худо-бедно, но бесплатно вылечены. От такого взгляда на мир трудно было отказаться, а накопленный долгим, пусть и бессмысленным трудом, часто ценой компромиссов с совестью и прямых подлостей символический капитал, разумеется, жалко было потерять просто так.

Запасные очки

Между тем пока члены ЦК и аппаратчики, академики общественных наук и многочисленная ученая братия, неплохо получая «по труду», так и этак вертели свой заветный симулякр, другие, более практические люди (а часто и те же самые) строили в рамках «развитого социализма» свой маленький капитализм. Тысячу раз прав был О. Бендер, учивший, что если в стране обращаются денежные знаки, то должны быть и люди, у которых их много.

Черняев в записи 1982 года вспоминает некую Ягдар Насреддинову, которая была председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР до 1974 года и, согласно расследованию, проведенному в то время, брала взятки за продвижение ходатайств о помиловании, правом которого обладал Президиум Верховного Совета, — всего на 23 млн рублей, что по тем временам было просто фантастической суммой. Приговоры к смертной казни, утверждает на основании своих данных Черняев, специально выносились по делам, которые не обязательно требовали высшей меры, чтобы легко было их отменить. Но никакого приговора в отношении Насреддиновой никакой советский суд не вынес. Комиссия партийного контроля при ЦК влепила ей строгий выговор, затем ее перевели на должность зам. министра строительных материалов, а потом назначили персональную пенсию 300 рублей (моя бабушка получала 60).

Олег Хлевнюк в книге «Корпорация самозванцев: Теневая экономика и коррупция в сталинском СССР» рассказывает о Николае Павленко, который в 1948 году, присвоив сам себе звание полковника инженерных войск, с помощью подложных документов создал теневую организацию, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР.

Это выдающийся, тем более для сталинского времени, пример, а в более поздние, хрущевские и брежневские, времена такие теневые предприниматели, называемые цеховиками, действовали сотнями и тысячами — с одним таким директором обувной фабрики в Пятигорске мы уже сталкивались, рассказывая о ставропольском периоде Горбачева.

При том что уголовные кодексы союзных республик устанавливали за хищения «социалистической собственности» повышенную ответственность по сравнению с личной, в сознании советского человека все было наоборот. Часто повторяемый стишок «Тащи с работы каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость» был, как сказал бы Иммануил Кант, максимой всеобщего поведения.

Григорий Ханин в работе «Экономическая история России в новейшее время» утверждает, что в неопубликованной части доклада Хрущева на пленуме ЦК 1962 года приводились такие цифры: по экономическим преступлениям за два года было осуждено 12 тыс. человек, в том числе 4 тыс. партийных работников, вынесено 150 приговоров к высшей мере.

Митрохин в «Очерках советской экономической политики» посвящает отдельную главу «криминализации советской экономики в 1970-е годы», выделяя наряду с мелким воровством, которое в торговле и сфере услуг имело массовый характер, такие практики, как организация нелегального производства на мощностях предприятия; списание и продажа на черном рынке сырья, топлива и запчастей; продажа должностей и рабочих мест; прием на работу «мертвых душ»; прием экзаменов или защита диссертаций за взятки и др.

Приводит он и примеры, почерпнутые из журнала «Крокодил», где я как раз в те годы подвизался внештатным корреспондентом. В районе Воркуты был задержан списанный по документам, но полностью в рабочем состоянии вездеход, который по тогдашним законам не мог находиться в личной собственности. На «сэкономленном топливе» геологической партии он вывозил для продажи 7 тонн незаконно выловленной рыбы ценных пород и крупную партию меха песцов. Сколько еще таких вездеходов и списанных грузовиков где и что возили по просторам СССР, точно никому, разумеется, не было известно.

На предприятиях общественного питания во Львове в начале 80-х судили Хаима и Соню Гольденберг — первому следствие насчитало 177 тыс. рублей на сэкономленных ингредиентах молочных коктейлей и 12 тыс. рублей взяток, которые платили сотрудники. Теневые доходы Сони были оценены в 213 тыс. рублей (автомобиль «Жигули», недоступный среднему советскому человеку, стоил тогда 7–9 тыс. рублей). По теневым каналам Гольденберги переправляли своим детям в Нью-Йорк бриллианты, золотые монеты и другое имущество.

Теневую деятельность крышевали (этот термин возник отнюдь не в период перестройки) сотрудники советской милиции. В 70-е годы в Карагандинской области КГБ СССР раскрыл нелегальное производство на мощностях местных комбинатов шуб, которые продавались на всей территории СССР, во главе группы цеховиков стоял начальник кафедры уголовного права Карагандинской высшей школы МВД СССР Иосиф Эпельбейм. Министр внутренних дел Николай Щелоков пытался сорвать это расследование, но Андропов сумел его продавить.

В 70-е и 80-е годы в советской прессе гремели (освещавшиеся