Два года СВО. Философский дневник крымчанина - Олег Константинович Шевченко

Наша история прерывиста, рваная, дерганная. И это прекрасно! Ибо наша прерывистость всегда рождает чудо нового и властно меняет ход человеческой истории (с. 199).

Александр Бовдунов пишет о перекодировании украинцев. Он составляет обширную и крайне изощренную программу ликвидации украинского языка через целую серию прагматичных операций государственными органами и общественными организациями. Высокомерие и презрение его к украинскому языку просто поражает, а хладнокровный цинизм (декодирование языка) вызывает отвращение, ассоциации (может и не оправданные) и параллели с разнообразными нацистскими приемчиками и ухваточками. Речь не идет об определении автора статьи как нациста, но многие предлагаемые им методы имеют аналогии с разнообразной практикой национал-фашистских движений. В первую очередь, это связано с теориями об унтерменшах. Применительно к данной статье это описание украинского языка как «недоязыка», наделение его статусом парии среди человеческих языков.

По мысли философа, украинский язык — это: «интеллигентский националистический конструкт» (с. 203), в то время как русский язык это: «продукт общего имперского творчества» (с. 204). Поэтому, проглатывая мову, русские проглатывают и украинский национализм. Статья полна противоречий. То автор отказывает украинцам в собственной этничности, то заявляет, что Украина имеет свою культуру, то украинцы не народ, а заблудшие русские, то совершенно иной народ, чем русские (с. 205). Он заявляет, в отношении украинского языка, что «речи, на которой и так говорят дома, не нужны учебники» (с. 206), однако недодумывает эту мысль до конца. Например, в такой логике и русский язык не должен преподаваться в школах, не должно быть учебников русского языка, ведь на нем и так дома говорят (с. 206). И таких неувязок, натяжек в статье великое множество. Но есть в статье и яркие моменты, я бы сказал, попросту блестящие. Например, необходимость написания истории Новороссии, которая не идентична истории Украины (в псевдоимперской архаической терминологии автора «Малороссии»). Крайне важная мысль об инкорпорации определенных лингвоформ из украинского языка в русский язык и тем самым обогащение его такими оборотами, которые усиливают его семантическую точность и пластичность. Не менее важна мысль о серьезной работе в изучении онтики русского мира: наречий, диалектов, языков древних славян. То есть та работа, которую проделал с греческим и немецким Мартин Хайдеггер (с. 207).

И наконец, один из значительнейших его тезисов: «Нахождение единого семантического пространства, которое бы сближало великороссов, малороссов и белорусов, без ликвидации этнического своеобразия… лежит… в обращении… к единому сакральному языку — церковнославянскому… можно было бы предложить сделать церковнославянский государственным языком новой Империи. В конечном счете, о том, о чем нельзя говорить на языке, созданном для трансляции Евангелия и христианского богословия, можно и помолчать» (с. 208).

Да! Три раза ДА! В свою очередь, считаю, что необходим перевод важнейших текстов, которые читает молодежь и которые точно отражают происходящие события литературнофантастическими образами, на церковнославянский язык. В этой связи предлагаю: начать перевод на церковнославянский язык трилогии Толкиена «Властелин колец» и серии книг Ф. Херберта «Дюна».

Алексей Дзермант осуществляет философскую игру с терминами «разрыв» и «прорыв» применительно к аналитике роли СВО в русской истории (с. 209–211). Философ уверен, что СВО запускает созидание (или возвращение? Или восстановление?) внутреннего космоса в человеке. Он ставит вопрос об образе будущего, проекте будущего, мечте будущего в русской философии и справедливо замечает, что таковой работы в украинской философии не проводилось. А значит, правда за Россией (с. 213).

Глеб Эрнье выдвигает амбициозный тезис:

«Одной из основных задач политики будущего является выживание человечества» (с. 215).

Препятствие здесь — феномен национального эгоизма, рожденный в Европе в эпоху Нового времени (с. 218). Национальный герой, он препятствует эгоизму нации или способствует ему? Каков канон героя в эпоху, когда на повестку поставлен вопрос о выживаемости человека? (с. 219–220). Быть может, пора заговорить об освоении Космоса, тех пространств, куда уйдет фронтир, молодые и сильные? Космос, как безбрежная площадка конкуренции и соперничества наций, где можно, все еще можно, избежать тотальности войны? (с. 222).

Завершают сборник два автора, которые выступают редакторами и движителями процесса его создания.

Николай Арутюнов в своем тексте борется за создание интеллектуального пространства, где и левые, и правые, и монархисты, и анархисты могут встретиться и начать соборное соработничество на благо России. Он выдвигает концепт: «Встречи на новом месте» (с. 225–227).

Андрей Коробов-Латынцев ратует и насыщает смыслом великие слова, сказанные безымянным бойцом в 2014 году под Славянском:

«Мы на чистом энтузиазме за онтологические доводы будем сражаться до последнего» (с. 231).

Вторя ему, уже сам автор статьи припечатывает:

«Это война Бытия с небытием. Это русское Бытие возвращается на свои законные места обитания: от Донецка и Луганска в Волноваху и Славянск, в Херсон и Одессу, в Харьков и Полтаву» (с. 238).

Сборник прочтен. Какие же выводы? Война и Мир. Жизнь и Смерть. Момент и Вечность. Цивилизации планеты хрипят и рвутся между этими смысловыми растяжками.

А что же мы, человеки Русского мира? Нас попытались выдавить из этой реальности в сферу интеллектуальной импотенции, ярким примером которой являются «голуби мира» и «герои Верхнего Ларса». Великое исправление имён, затеянное на Донбассе, может вновь поставить нас в экзистенциальную растяжку: Белое или Красное? Ответ видится в стиле соборности и софийности. Но так видится мне. А вот авторы сборника предлагают иную палитру — от великодержавного псевдоимперского якобы абсолюта государственного всесуществования — до открытых просторов Космоса, окружающего нашу планету, и бездну нравственных прорывов, которым государство не очень-то и важно. Разные топосы, разные стили, смешанные хроносы объединены все-таки под одной обложкой. И нет чувства синкретизма, а есть убежденность в верности такого хода. Настоящего шага ферзем от философов Русского мира. Внутренняя напряженность между мыслью и совестью — это наше достояние. Не надо пугаться конфликта и трагического столкновения мнений. Ведь это наш стиль жизни, это наш мир, это наша свобода… это наше все.

IV. ЭПИЗОДЫ ТЕКУЧЕЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Важное предуведомление. Повседневность трудно зафиксировать, она плавится перед твоими глазами и либо смрадным осадком падает на незыблемую землю, либо легким дымком поднимается к небесной лазури, растворяясь в ее бесконечных просторах. А если говорить менее образно, то повседневность либо быстро становится прошлым, либо при взгляде на нее мерцает проектом будущего. Задача данного раздела — как раз таки ухватить и зафиксировать изменчивость повседневности. Сначала в качестве «не-ясного», а значит «дикого» бытия Крыма 2015 года, потом в строгой упорядоченности уже Русского крымского мира образца года 2023. Завершают раздел записки о путешествии по Дикому полю Донбасса, ведь упорядоченность русской цветистой сложности ему