Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

расстреляли. И сын, когда в армии вступал в партию, отрёкся от него… А потом пришла реабилитация. Вася, когда на него находил момент откровения, с горечью мне говорил: «Лидок, ты понимаешь, какой я грех совершил? Я так верил во всё это, а теперь коммунистов ненавижу». И я, желторотик, нихрена не понимая, спрашивала: «Как же ты теперь жить будешь?» А он, играя желваками, отвечал: «А вот так. Врать буду!» И добавлял: «Я им не какой-то недоумок деревенский. Всех их обману!» Только вместо «обману» другое слово употреблял – матерное.[150]

Всё сказанное этой влюблённой и покинутой дамой следует, конечно же, делить как минимум на 10. Или вовсе понимать ровно наоборот. Не факт, что такой разговор между ними происходил вообще. А если и происходил, то как минимум через несколько лет после того, как Василий Макарович получил официальное подтверждение невиновности Макара Леонтьевича. Потому как очень я сомневаюсь, что он и раньше искренне считал отца виноватым и беззаветно верил в дело Ленина – Сталина. Роман «Любавины» тому порукой. Из него совершенно ясно, как относились сибирские мужики к советским властям. А Василий Макарович – отпрыск тех мужиков, да и сам до конца дней своих сибирским мужиком оставался. Гениальным сибирским мужиком.

М.Г.: Александр Гордон описывает реакцию Шукшина так:

Когда в пятидесятые годы пришла бумажка о его посмертной реабилитации, он тяжело переживал трагедию своего отца. «Я стыдился отца всю жизнь, а оказалось, что он ни в чём не виноват. Как же мне жить теперь со своей виной перед ним?» – говорил Василий.[151]

«Стыдился» – здесь процесс не столько внутренний, сколько внешний. Шукшин старательно прятал факт о репрессированном отце в анкетах и автобиографиях. Просто потому, что закономерно опасался: это станет препятствием на его собственном пути. Но если ты отказываешься от отца, признанного виновным, – ты невольно становишься на сторону его обвинителей. Это полдела, если бы Макар Леонтьевич и взаправду был бы виноват. А оказалось, что нет! Сама власть это признала. Ситуация непростая.

Е.П.: Но ведь в такой же ситуации оказались миллионы современников и ровесников Василия Макаровича! И, боюсь, далеко не все они эту свою личную трагедию преодолели. А вот он – смог.

Мать Василия Макаровича отреклась от мужа – неизвестно, веря или не веря в его виновность. Но ей было чем оправдаться перед собой и людьми: она сделала это ради блага сына и дочери. Сам Василий, войдя в возраст, не побоялся носить фамилию отца. И, в отличии от матери, от отца не отрекался, но просто о нём умалчивал. Таился. Скрывал. Скрывался… Конечно, переживал.

А свои чувства и эмоции – обращал в произведения. Создавая книги и фильмы, Шукшин выговаривал в них для всех нас свою боль, свою вину, свою веру и надежду.

Глава девятая

Михаил Ильич и Андрей Арсеньевич

М.Г.: Говоря о вгиковских годах Шукшина, нельзя не коснуться его отношений с двумя очень важными для советского кино людьми. Важными они были и для становления Шукшина – прежде всего Шукшина-кинематографиста. Это – учитель, мастер Шукшина на протяжении всех лет киноучёбы – Михаил Ильич Ромм. И – однокурсник Василия Макаровича, ставший режиссёром с мировым именем, а по эстетике во многом «анти-Шукшиным», – Андрей Тарковский.

Благодаря Ромму Василий Макарович попал во ВГИК, а значит, и в кино. Однако крутые сюжеты бывают не только в фильмах, но и в жизни: после окончания учёбы Шукшин, «благодаря» всё тому же Ромму, чуть было не ушёл из профессии.

Автор «Сталкера» о Шукшине думал немало, высказывался не раз. Заинтересованно, но, как правило, не очень комплиментарно. При том, что во время учёбы во ВГИКе они скорее приятельствовали, чем враждовали.

Первый свой день рождения в качестве студента Тарковский отмечал в компании с Шукшиным у себя на Щипке, причём восторженно представлял «алтайского самородка» своей сестре Марине.

Именно Тарковский, говорят, подал Марлену Хуциеву мысль взять Шукшина в фильм «Два Фёдора». Марина Тарковская печалилась, что Шукшин так и не снялся у Тарковского в «Андрее Рублёве», хотя роль двух русских князей-близнецов была написана, по её мнению, специально для него, а не для Юрия Назарова.

Потом – всё разладилось. Марина Тарковская пишет в мемуарах, что ко времени запуска фильма у них уже не было прежней близости. Но была ли она вообще, вот вопрос!

Е.П.: Михаил Ромм прямо говорил о существовавшем соперничестве Шукшина и Тарковского в студенчестве:

Соперничество. Я не буду много говорить, но, когда Шукшин и Тарковский, которые были прямой противоположностью один другому и не очень любили друг друга, работали рядом, – это было очень полезно мастерской. Это было очень ярко и противоположно. И вокруг них группировалось очень много одарённых людей. Не вокруг них, а благодаря, скажем, их присутствию.[152]

Этот факт – соперничество и взаимное отторжение – их сокурсниками, правда, опровергается. Но! Складывается впечатление, что мнимое противостояние раздувалось Роммом в педагогических целях. Борются два таланта, это помогает каждому из них и окружающим стремиться к успеху, стимулирует и всё такое. «Полезно мастерской». Ну-ну.

Если рассуждать цинично, то план Мастеру удался вполне. Оба его ученика стали знаменитейшими режиссёрами. Вот только самих Тарковского и Шукшина не спросили, согласны ли они в таком участвовать.

М.Г.: Может быть, в качестве продуманного, последовательного плана такое противостояние Роммом и не задумывалось, но в реальности эта «педагогическая технология» использовалась – почему бы и нет? Ведь Ромм знал, что делает. Всё-таки он преподавал более тридцати лет, воспитал огромное количество знаменитых режиссёров. Никита Михалков, Сергей Соловьёв, Григорий Чухрай, Владимир Меньшов, Резо Чхеидзе, Александр Митта, Игорь Добролюбов, Андрей Кончаловский, Андрей Смирнов, Резо Эсадзе, Александр Павловский, Михаил Ильенко, Самвел Гаспаров, Динара Асанова… Знаменитый актёр Игорь Ясулович тоже учился у Ромма. Огромная армия первоклассных профессионалов.

Е.П.: Для самого Ромма вторая половина пятидесятых была очень непростым в творческом плане временем. Вадим Абдрашитов писал об этом так:

Михаил Ромм – один из тех, кто создал отечественное кино. И сохранял его, обходя рифы и мели официальной идеологии и цензуры. Для меня Ромм кроме всего – биологическая загадка. Снять всё, что создано до 1956 года, молчать шесть лет (причём переживать это молчание как кризис – Е.П., М.Г.) – и вдруг сделать «Девять дней одного года», и ещё через три года – «Обыкновенный фашизм». Какого же напряжения должна была быть внутренняя работа художника и мыслителя,