Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

Но тогда помочь ему было никак нельзя: отец болел давно, а главное – Игорь был всё равно что на фронте и с него уйти было невозможно. А смертей вокруг было много, и к ним, казалось, все уже притерпелись… Нет, не так – смерть просто стала частью бытия. Повседневной такой частью, нежеланной, но неизбежной. Частью жизни, как это ни тоскливо звучит…

Не так было, когда умерла мама.

Потому что она, казалось, умереть никак не должна была…

Поначалу вообще казалось, что всё будет в порядке. Её не эвакуировали с сотрудниками ЛФТИ и их семьями – всё ж не того состава родственник, как жена и дети. Но всё обещало, что вот-вот её вывезут: Мария Васильевна как мать известного учёного без внимания властей не оставалась. Ещё в Поти Игорь прочёл успокоительную телеграмму: «Здорова. Ленсовет обещает отправить при первой возможности». А когда сам Ленсовет, депутатом которого и сам Курчатов был несколько лет, обещает отправить при первой возможности, непроизвольно хочется верить в хорошее.

И в институт она заходила, там ей как могли помогали. Беда в том, что помочь могли не сильно – в первую, самую страшную, зиму даже дополнительные пайки для учёных были скудны очень.

Но с эвакуацией дело как-то всё тянулось и тянулось, но всё как-то не удавалось и не удавалось. Наверное, Игорь мог бы помочь даже из Казани, надавить как-то или хотя бы выбить командировку самому в тот же Ленинград, через Иоффе или вообще через Президиум Академии наук… если бы не метался тогда в жару и почти без сознания.

А когда выздоравливал уже, то получил радостное известие: маму наконец действительно отправляют в эвакуацию!

Но потом приходит другая телеграмма: «Мария Васильевна заболела пути Осталась Вологде больнице Приезжайте за ней».

А он не мог поехать! Он снова слёг с болезнью! И мог только запрашивать о здоровье матери телеграммами главврачу вологодской больницы и в горздравотдел Вологды.

И… успокоился, когда приходили ответы, что «состояние удовлетворительное» и что «поправляется». Наладил связь с врачами, с сестричкой, что по комсомольскому набору работала в больнице и ухаживала за матерью.

Успокоился ещё больше, получив телеграмму девочки-сестрички:

Казань Вологда, 16 марта 1942 г.

Здоровье мамаши прекрасное. Скоро выпишется. Временно остановится у нас. Дальнейшая поездка с попутным поездом. Хмелинина [53, с. 281].

Перевёл деньги. Оставалось дождаться её и своего окончательного выздоровления и…

И после этого телеграмма об ухудшении здоровья мамы. А потом – в самое сердце:

Вологда, 15 апреля 1942 г.

Курчатова Мария Васильевна умерла 12/IV. Ждем ваших распоряжений.

Главврач Царева [53, с. 285].

Позже из письма той сестрички Августы Хмелининой Игорь Васильевич узнал, как прошёл последний день жизни матери:

Жалко, что Вас это очень огорчит, но все ж таки приходится писать. Я не знаю, что за причина перемены здоровья Марии Вас. Я беседовала с врачом и сестрами, которые ее лечат, но и они так же точно не могут объяснить этого. Представить как-то странно. Хотя бы сегодня – она себя чувствует хорошо, а на следующий день – плохо. Я ходила к ней дня за два, как я Вам подавала телеграмму, [т. е. 10 апреля], и она себя чувствовала еще хорошо. Но я очень расстроилась тогда, когда пришла и мне сказали, что чувствует себя плохо, а в этот день я ей носила молока, клюквенного сока, и она у меня молоко не взяла, только взяла клюквенный сок. Я ей писала в записочке, что в следующий раз принесу масла и песку. Но она мне ответила: «Не носите, я кушать это не смогу»… [53, с. 284].

До конца жизни сердце Курчатова сжималось тоскою тех дней. О той тоске написал он бывшей своей аспирантке Владиславе Критской, которая и вывозила Марию Васильевну из Ленинграда: «Простить себе сейчас не могу легкомысленного оптимизма… Совершенно неожиданно получил 10 апреля телеграмму о резком ухудшении здоровья мамы, а 12 апреля она, бедная, скончалась, так и не получив после тяжелых страданий единственного, что у нее оставалось в жизни, – радости увидеть своих сыновей»… [287, с. 147–148].

Война и нет места сантиментам?

Тем больше места боли…

Глава 3

Броня

Если есть в истории человечества что-то вечное, то это, верно, трюизм «Жизнь продолжается». Надо было жить дальше. Жить и, следовательно, работать.

Вот только оставил себе Игорь Васильевич бороду, что отросла за время болезни. Пусть она была не очень ладной, и Анатоль Александров всё морщился, заявив как-то, что она старит прекрасное лицо Игоря. Но когда побываешь за Кромкой, а потом останешься жить, оттолкнувшись от неё, невольно потянешься к символике. А тут и тянуться не надо – вот он, символ, сам собою получился…

На работу вышел 16 апреля 1942 года. Сразу вопрос: чем заниматься конкретно? По флотам вместе с Александровым не пускают врачи. Да и основное там, по большому счёту, сделано. Моряки освоили теорию и практику, специальные подразделения по размагничиванию кораблей у них созданы, технологии наработаны. Наблюдатели от ЛФТИ по флотам ездят, но это – именно наблюдатели, научный, так сказать, контроль и поддержка.

Исследования ядра? Нет, даже трудясь над магнитной защитой кораблей, Игорь Васильевич отнюдь не забывал о своих довоенных работах с атомом. И разумеется, оправившись от болезни, он обратился с предложением вернуться к атомным исследованиям к заместителю председателя Урановой комиссии АН СССР.

К академику Иоффе.

Тем паче что Абрам Фёдорович как вице-президент Академии наук и осуществлял с середины 1942 года общее руководство эвакуированными институтами физического и химического профиля. А здесь, в одном крыле Казанского университета, собраны чуть ли не все физики страны. Во всей, что называется, творческой вертикали – от лаборантов до академиков и от теоретиков до сугубых экспериментаторов. И в продолжавшихся физтеховских семинарах участвовали многие из лучших умов Союза. Из всех конкурировавших ранее научных школ. Можно сказать, сбылась мечта академика Вавилова…

А кое-какие исследования по довоенной программе Урановой комиссии даже продолжали вестись в Радиевом институте у академика Хлопина. Там занимались не только прямым военным заказом – разработкой методов промышленного получения радиотория для очень нужных фронту светящихся смесей, но и получением летучих соединений урана, пригодных для дальнейшего разделения его изотопов диффузионными методами.

Вопреки ожиданиям, однако, Абрам Фёдорович особого энтузиазма не проявил. Соглашался, конечно, что тема нужная. Но – в общем. Где-то в будущем. Пока что война на дворе, не забыли, Игорь Васильевич? Едва отошли от шока эвакуации и первой военной зимы. Едва наладили