Ковальский в тылу врага - Неуловимый Джо

Но поле всё не кончалось. Я шагал и шагал, даже весьма лёгкая тряпичная сумочка становилась всё тяжелее. Я несколько раз начинал считать шаги, досчитывал до нескольких километров и сбивался. И когда я уже совсем отчаялся дорога подкинула мне издевательский признак цивилизации. Старый но опрятный указатель: Запорожье — 108 км, Никополь — 54 км, туалет — 42 км.

Но, делать нечего. Я отдохнул под указателем, выбросил из тряпичных мокасинов мелкие надоедливые камушки, почистил свою робу от семян репейника, и продолжил путь. Живописное закатное небо и первые звёзды постепенно склонили меня заглянуть в себя поглубже. Стройная эльфийская тень, отражающая женственность эльфийской фигуры вдруг показалась мне чужой. Она как бы напомнила мне, что я всё ещё мужчина. Как бы я не хотел казаться чем-то выдуманным, несуществующим для других, моя собственная душа никак не воспринимала стройный тёмный силуэт на асфальте, как мою собственную тень.

Я то и дело вспоминал сказочных существ из общеславянского эпоса и фольклора, но не мог подобрать ничего, с чем мог бы себя ассоциировать. И дело даже не в том, что магический способ восприятия мира, свойственный сказочным существам и их авторам был далёк от меня. Дело было в другом. Я изменил всё своё естество, многие годы прожил под женскими личинами, но такая мелочь как тень, впечаталась в мою реальность именно мужской. С одной стороны это было слегка неприятно, я даже ощутил некое подобие стыда за свой физический отпечаток в земле, но вскоре понял: я всё ещё мужчина. И всегда им останусь. Даже если для похищения молодильных яблок, мне пришлось удариться о земь, и обернуться Василисой Прекрасной.

Разминая руки я поднимал сумку выше, и пытался придать своей тени мужественных черт, но со временем понял: Серый Волк мог обмануть стражу своим обликом Царевны, но не саму Царевну. Таким вот магическим способом я и понял, хотя для людей я и считываюсь как женщина, я всё же именно эльф, а не эльфийка. Прежде чем солнце совсем зашло, я закрыл глаза, и прощупывая дорогу ушами как радарами, двигался так как чувствовал. Я шагал раскованно и свободно, как тот самый Иван Царевич, который несёт царю молодильные яблочки в сумке. Которого ждёт во дворце Юлия. Солнце уже почти зашло. Я посмотрел на свою фигуристую тень, и вдруг обнаружил что больше не ощущаю её чуждости. Это моя тень, она величественна и прекрасна, мужественная и удалая. Это моя тень, и она огромна.

Солнце совсем село. Под робу стали забираться холодные потоки воздуха, а ноги стали чуть ли не примерзать к остывшему асфальту. По уникальному рисунку магнитных линий я мог определить свои координаты с точностью до нескольких километров, но без карты толку от этого было мало. Хотя над головой и пролетали круизные дирижабли, агропромышленные дроны и много чего ещё, но это лишь намекало на то, что до ближайшего города или хотя бы дачного товарищества шагать было ни один день. Однако, как только я начал отчаиваться где то на горизонте я заметил маленький оранжевый огонёк. На этот раз на земле. Подойдя ближе к нему, я заметил вдали обширный, заброшенный на зиму дачный посёлок, а на другой стороне развилки дороги была небольшая свалка. Там, среди брошенной бытовой техники сидел старенький бродяга, он превратил газовую плиту в очаг и кутался в свои пыльные лохмотья потирая руки над огнём.

— Добрый вечер.

— Вечер добрый. — ответил старик, совершенно не обращая на меня внимания.

Я без слов попросился погреться, и старик так же безсловесно но весьма красноречиво оказал мне вполне душевное гостеприимство.

— Какой у вас камин находчивый. Вам хвороста собрать?

— Ой, будьте любезны, девушка!

Собрав хворост, я попросил у старика взять с его свалки старый туристический спальный мешок, и тот с усмешкой богача щедро одарил меня теплой одеждой.

— Куда путь держите, девица хозяюшка? — спросил дед и взял у меня хворост.

— Я не девица. И мне пятьдесят пять. Будет.

— А, из Европы значит. И куда же движетесь?

— В Донецк. Бумаги уладить.

Старик поделился зайчатиной и даже дал советы как легче согреться.

— Какие удивительные у вас уши! А вам зайчатину можно, с такими-то?

— Раз вы угощаете, занч можно! — ответил я, и насладился самой вкусной едой со времён Земляники.

Я вцепился зубами в нежную заячью грудку, запечённую в фольге от плиты с овощами, вероятно собранными на дачах. Я взял ещё кусочек, и стал изучать гладильные доски, превращенные в сушилки для дичи, посудомоечную машину, превращенную в станок для плетения силков, и даже чистая но слегка ржавая мусорная цистерна ыла превращена в уютный и гостеприимный охотничий шалаш.

— А как вы догадались что я из Европы? По акценту?

— Много видел вашего брата. Ногие из Европы на нашу кафедру приезжали, из Норвегии, Исландии, Финляндии. Думали что они такие особенные, расфуфыренные все, небинарные, квирные. А у нас с такими всё просто. будь ты хоть женщина-мужчина, хоть мужчина-девочка — если дифуры и преобразования не тянешь, вылетаешь из обсерватории. Мигом.

— Так вы бывший астроном?

— Бывших не бывает. — сказал старик и вынул травинку из спутанной бороды — Я астрофизик! — добавил он, и со смехом поднял палец вверх.

Я слишком устал чтобы удивляться. Кроме того заячья запеканка бепощдано придавила меня к руской земле.

— А кто вы, если не секрет?

— Я эльф.

— А колдовать умеете?

— Да какой там! Это невозможно.

— Почему?

Старик спросил меня с таким непосредственным удивлением, что я подумал будто он обычный сумасшедший. Я просто поплотнее укутался в спальный мешок, пахнущий полевыми травами и повернулся на бок. Но совесть не позволила мне так грубо прерывать разговор. Я повернулся обратно к старику и тихо спросил его тоненьким голоском.

— А вы считаете это возможно?

Старик усмехнулся, и развеял мои сомнения в том что он астроном, но развеял сомнения, в том что он сумасшедший.

— Я работал в обсерватории на Корякской Сопке. У нас и была соли-и-идная оптика! Но в основном мы занимались другими видами наблюдений. Вам что нибудь известно про пульсар GS-42-233? Покорнейше прошу простить, конечно известно! Вы несомненно любитель эльфийской эстетики, а звёзды и звёздная магия красной нитью тянется через все эльфийские реплики, начиная от толкиновского Эарендиля…

— Звёздная магия?

— Она самая… — вдохновенно протянул старик. Он прожевал кусок и продолжил.

— Магия, это культурный архетип, начиная от фаерболов из игр и заканчивая гипердвигателями из фантастики — всё это отражает человеческое устремление к пониманию сути материи, сути той пустоты и энергий,