Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

Революция застала его на ответственном посту заведующего Владивостокскими мастерскими, где производилась сборка американских вагонов и паровозов, а большевистский переворот – на посту помощника управляющего Омской железной дорогой.

Как управляющий Министерством путей сообщения Степаненко обнаружил смелость и твердость. Он решительно насаждал дисциплину и проводил принцип сдельной оплаты труда, на который перешли теперь и большевики.

Профессор Гудков, ставший во главе Министерства торговли и промышленности, был еще молодой человек. Он родился в 1880 году. По специальности он – геолог, по происхождению – сибиряк, много работавший в различных горных районах Сибири и Урала. По политическим убеждениям он заявил себя сочувствующим социал-демократам (меньшевикам), но, в сущности, был всегда беспартийным.

Этот симпатичнейший человек обнаруживал, однако, некоторую бесхарактерность и, казалось, тяготился своей ролью министра, к которой чувствовал себя мало подготовленным; он находился под влиянием своего товарища Виттенберга, человека самоуверенного и мало симпатизировавшего правительству.

Управляющий Министерством земледелия, доцент Петров, коренной сибиряк, тоже молодой человек, 34 лет, экономист по образованию, много занимался экономической географией Сибири теоретически, а в качестве заведовавшего статистическими работами Акмолинского переселенческого района близко соприкасался с реальной жизнью. Он хорошо знал все части Азиатской России, так как служил и на Дальнем Востоке, и в Омске.

Петров, несомненно, передовой человек, но ярый ненавистник всякой демагогии. Его выступления были ярче, когда он нападал, но в них не всегда проявлялась необходимая министру сдержанность.

Ответственное Министерство внутренних дел оказалось обиженным судьбою. С самого свержения большевиков и до падения Директории оно оставалось, в сущности, бесхозным. Твердого и опытного администратора, который сумел бы наметить программу укрепления государственности в стране и провести эту программу в жизнь, не находилось. Крутовский был человек здравомыслящий, но он не интересовался министерством; смотрел на свое управление им как на временное и больше уделял внимания делам родной ему Енисейской губернии, чем прочим.

По рекомендации Патушинского, оговорившегося, впрочем, что он лично не любит этого человека, но находит его подходящим, был приглашен управляющий министерством присяжный поверенный Старынкевич, проходивший судебный и адвокатский стаж и проявивший себя в период с 1904 по 1917 год активным политическим деятелем. Политическая физиономия Старынкевича была неясна. Хотя он и называл себя примыкающим к социалистам-революционерам, но среди последних он был «вороной в павлиньих перьях». Его повадки были чисто буржуазными, и его революционность казалась напускной, исключительно для политической карьеры. Он работал и в адвокатском союзе, и в революционной организации солдат и офицеров. Попав в Сибирь, в ссылку, он поселился по отбытии срока в Иркутске, где состоял юрисконсультом многих фирм и хорошо зарабатывал. Старынкевич был хорошо знаком с Керенским; он вообще обнаруживал тяготение к кругам, стоявшим у власти. На пост управляющего министерством он был приглашен с должности прокурора Иркутской судебной палаты, которую занял в 1917 году, – 42 лет от роду.

Старынкевич наметил правильную программу деятельности, но проявил мало воли для ее осуществления. В своем интервью (Сибирский вестник. 1918. № 18) он указал на необходимость координации действий военных и гражданских властей при исключительных положениях, замещения должностей управляющих губерниями лицами, независимыми от партий и авторитетными, на необходимость создания хорошей милиции и финансовой поддержки самоуправлений. В этой программе было, однако, мало конкретности: как именно будут выполнены намеченные задачи, оставалось неясным.

Вступив в управление министерством в августе, Старынкевич в сентябре поехал в Уфу, на Государственное совещание, и вернулся оттуда уже министром юстиции Всероссийского правительства.

Министерство продовольствия принял Зефиров. Его стаж – разнообразная практическая деятельность, сначала статистика, потом продовольственного работника. Он был хорошим уполномоченным Министерства продовольствия, а потом инспектором продовольственных организаций в Западной Сибири. Заняв пост управляющего Министерством продовольствия, он принялся за дело с большим рвением и пользовался поддержкой как буржуазного мира, так и кооперации. По прежней своей деятельности он хорошо знал всех причастных к торговле продовольственными продуктами. Благодаря, однако, своему природному добродушию и молодости (ему было 32 года) он слишком доверялся своим сотрудникам. Помимо того, он расположен был к домашнему кайфу и в последних стадиях его пребывания у власти стал полениваться.

Разнообразие предыдущей деятельности приучило Зефирова смело высказываться по любому вопросу. Сын учителя духовного училища, постоянного земского гласного, он с гимназических лет сотрудничал с отцом в дорожном, учебном, кредитном деле. В качестве статистика Зефиров участвовал в исследованиях инородческого хозяйства и условий проведения Волго-Донского канала и Южно-Сибирской магистрали. Во время службы в Благовещенске работал и над изучением золотопромышленности, и в местном Рабочем бюро, и в городском кооперативе. Все это служило несомненным признаком живости характера и любознательности Зефирова, давало ему большой опыт, но приучало к некоторой самоуверенности и «легкости» выводов и решений.

Интересной фигурой в Административном совете был Л.И. Шумиловский, учитель по профессии, социал-демократ по убеждениям, пробывший на фронте сначала солдатом, а потом военным чиновником почти всю войну и после революции занявший видное место выборного члена армейского комитета 9-й армии.

При его литературных и ораторских способностях и сравнительной молодости (41 год) он мог играть крупную роль, но благодаря некоторым своим привычкам, особенно развивающимся в военной обстановке, он терял значительную часть своей работоспособности и энергии и, как он правильно говорил сам о себе, оживал лишь по вечерам, когда его голова работала всегда ярче.

Ближайшим сотрудником Патушинского и членом Административного совета являлся по ведомству юстиции А.П. Морозов, бывший председатель Барнаульского окружного суда. Этот почтенный человек, в высшей степени честный и добросовестный, с большою неохотою, под давлением товарищей по службе, согласился принять на себя обязанности товарища министра и был на этом посту не политическим деятелем, а честным и трудолюбивым чиновником.

Pro domo sua[58]

Говорить о самом себе неудобно, но одно заблуждение, прочно укоренившееся в Сибири, мне хотелось бы рассеять. Молва приписывала Гинсу большее значение, чем в действительности на его долю выпало. Эта молва сложилась в первый период истории [послереволюционного] Омска, когда правило Сибирское правительство.

Действительно, в качестве управляющего делами правительства, то есть пяти «венценосцев», как мы шутя называли Вологодского, Крутовского и прочих избранников думы, при отсутствии у самой этой пятерки строго продуманной политической программы, управляющий делами должен был стать spiritis movens[59]Сибирского правительства. Быть может, если бы я имел привычку предварительно подготавливать тех или других членов правительства к намеченному мной решению, иначе решился бы вопрос о Сибирской областной думе и были бы избегнуты те позднейшие конфликты и интриги, которые расшатали авторитет Сибирского правительства. Но в это время у меня не хватало еще политического опыта. Кроме того, мне органически неприятна была роль заговорщика, и я стремился всеми силами создать