О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн

наиболее подходящей формой религии является христианство с его культом абстрактного человека, в особенности в его буржуазных разновидностях, каковы протестантизм, деизм и т. д.»[169].

Карла Маркса часто причисляют к атеистам. Но он не был атеистом в подлинном смысле этого слова. Он бунтовал против Бога, а это совсем другое дело. Его философская эволюция, питаемая Гегелем, Фейербахом и многими другими, привела его к оптике, в которой во всех религиях видится, по его знаменитой формуле, «опиум для народа»: «Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья»[170]. Итак, он был радикально антирелигиозен, был противником всех религий, как веры предков, так и той, в которой он был воспитан. Но такой интеллектуальной эволюцией, как бы радикальна и глубока она ни была, невозможно объяснить появление целой серии текстов, в которых выражается не сомнение в существовании Бога, но, напротив, ненависть к Богу. Я не могу здесь воспроизвести глубокое исследование по этой проблеме, проведенной пастором Вурмбрандом, с привлечением самых разных тексов на разных языках: немецком, французском, английском, русском. Мне придется ограничиться лишь несколькими цитатами, но очень советую тем, кого заинтересует эта тема или у кого останутся сомнения, прочитать всю книгу целиком. В жизни Карла Маркса, очевидно, произошло что-то, о чем мы ничего не знаем, но что-то ужасное, после чего он написал в одном из своих стихотворений: «Я хочу отомстить Тому, Кто царит над всеми нами». Именно по его стихам мы можем, хотя бы издали, прикоснуться к той внутренней драме, которая разъедала автора:

Так, стихотворение «Оуланем» начинается следующим образом:

«Так Бог вырвал из меня всё моё

В проклятии и мучении судьбы

Все миры Его невозвратимо исчезли!

Мне не осталось ничего, кроме мести!»

И далее, читаем:

«Адские испарения поднимаются

И наполняют мой мозг,

Пока не сойду с ума

И мое сердце в корне не переменится.

Видишь этот меч?

Князь тьмы продал его мне».

И еще далее:

«Мир должен быть разрушен с проклятиями.

Я сдавлю руками его упрямое бытие.

И, обнимая меня,

Он должен безмолвно угаснуть

И затем вниз — погрузиться в ничто,

Совершенно исчезнуть,

Не быть, — вот это была бы жизнь…»

И снова, в той же поэме:

«Всё сильнее и смелее я играю танец смерти,

И он тоже, Оуланем, Оуланем,

Это имя звучит как смерть.

Звучит, пока не замрет в жалких корчах.

Скоро я прижму вечность к моей груди

И диким воплем изреку проклятие всему человечеству».

Или вот другое его стихотворение, «Воззвание отчаявшегося»:

«Я чтил его, но только до поры —

Его бесчинств невиданных не счесть.

Разят судьбы слепые топоры,

И выход мой — одна лишь злая месть!

Он растерзал мои остатки сил,

Презренный бог, усевшийся на трон.

Все лучшее, что было — поразил.

И ненавистью будет поражен!

Я вознесу поверх любых вершин

Мой бастион в отверженной стране,

Где правит Смерть в безрадостной тиши,

И Ужас вместе с нею наравне.

И если взглянет чей-то светлый взор,

То пусть замрет он, холодом объят,

Пусть тьма запечатлеет свой узор,

И страх в него вольется, словно яд!

Когда-то попытается вдруг бог

Испепелить мой мрачный бастион,

Но Вечностью отмерится мой срок,

И бог падет, раздавлен и сражен!»[171]

Пастор Вурмбрандт пишет, что в еще одном своем стихотворении автор «признается, что целью его было не сделать этот мир лучше, не реформировать его или привести в революционное состояние, нет, но просто способствовать и содействовать его уничтожению, чтобы таковым насладиться». Маркс заявляет без обиняков:

«С презреньем я швырну мою перчатку

Прямо в лицо миру.

И увижу падение пигмея — гиганта,

Которое охладит мою ненависть.

Тогда богоподобный и победоносный

Я буду бродить

По руинам мира

И вливать в мои слова могучую силу,

Я почувствую себя равным Творцу».

Стихи эти были написаны во время тяжелой болезни, вызванной той внутренней драмой, которую переживал Карл Маркс. Но причина этой драмы так и осталась нам неизвестной. Видимо, она очень интимна, поскольку, несмотря на чрезвычайную болезненность ситуации, никаких сведений о ней так и не просочилось вовне, кажется, не знал точно даже никто из друзей.

Не думаю, что можно свести эти тексты к наследию романтизма, вроде прекрасных «Песен Мальдорора» Лотреамона. Это совсем не соответствует тому, что мы знаем о характере Карла Маркса, отнюдь не романтическом, но холодном, напрочь лишенном сантиментов, кроме презрения и ненависти будь то к евреям Германии или к русским. А значит нужно читать эти стихи в их контексте, с помощью других документов, позволяющих установить круг общения автора и то, как его слова и дела воспринимались его окружением.

Вот, например, несколько отрывок из его переписки с отцом. 10 ноября 1837 Карл пишет отцу: «Завеса пала. Моя Святая Святых разворочена, и нужно установить новых богов». Святая Святых и павшая завеса — аллюзии на иерусалимский храм. Отец ему отвечает: «Не буду настаивать на необходимости объяснений по поводу одного весьма таинственного вопроса, тем более что он мне кажется сильно сомнительным». В другом письме отец признается, что мечтал о том, что сын сделает блестящую карьеру. Затем добавляет: «Но, если твое сердце осталось чистым, если оно бьется в унисон с человечеством, и если никакому демону не удалось лишить его самых благородных чувств, только тогда я буду совершенно счастлив». Чего же боялся отец Карла? Марксист Франц Меринг в своей книге «Карл Маркс», кажется, дает нам ответ на этот вопрос: «Хотя отец Карла Маркса умер несколькими днями раньше двадцатилетия своего сына, он, видимо, успел заметить силой своей проницательности, что его любимый сын одержим демоном… Генри Маркс не предполагал — да и как такое предположить? — что тот багаж буржуазной культуры, которым он оделил своего ребенка как ценным наследством, послужит лишь еще одной карьере еще одному демону, а демонов он боялся очень»[172].

Известно, что Карл Маркс создавал Первый Интернационал вместе с