Традиции & Авангард. №3 (10) 2021 - Литературно-художественный журнал

А меня все не отпускали мысли о дороге. Где начало этой дороги? В Кумарине или в Прёте? И где ее конец? Приходится же нам иногда возвращаться. Куда, к началу? Быть может, и нет у нее ни конца, ни начала. Вдруг это кольцо? А что есть кольцо, как не петля?

– Позвольте, – водитель притормозил и обернулся, – как это – нет конца и нет начала? Вы случайно не на радио работаете? Как ваша фамилия?

Должно, увлекшись, я размышлял вслух, и теперь на меня глазел весь автобус.

– Нет, не на радио, а с чего, собственно…

– А с того, что там такая болтовня в почете. Из пустого в порожнее, то да потому. Грызете хуже бабкиного костоеда. Тот хотя б кость грызет, а вы – голову.

– Там будто не кость? – взвился Клочковатый.

– А работать кто будет? Вы где работаете? – ни с того ни с сего спросил, показав из-за газеты лицо, до того молчавший мужик с «Советским спортом».

– Да нигде я не работаю. Еду я…

– Вот и едьте. Иначе высажу! – пригрозил водитель, будто были они с Советским спортом одно лицо. – Начало дороги есть там, где куплен билет, конец дороги есть где? Где сдана ведомость! – И водила торжественно дал газу.

– Это не дорога, а путь получается, – возразил я, больше для себя.

– Это получается метафизика, лженаука! – распалялся Советский спорт. – Путь, дорога, пыль, туман. Сел – поехал, вышел – приехал. Все!

– Подглохни, – буркнул Клочковатый Советскому спорту. – Я вспомнил тебя, ты пьяный с моста прыгал на День военно-морского флота. Ты куда сейчас едешь? С моста до дна не доехал?!

– Да я… я от обстоятельств, может. Меня, может, задрало все, – бормотал Советский спорт, – сил ибо не было. Всю кровь выпили ибо…

– Ну и прыгал бы плашмя, чтобы об воду и в студень, – рассудил Клочковатый. – Почему головкой нырнул, почему водную гладь пронзил? Херакнулся бы плашмя и сдал ведомость! Вернуться рассчитывал? А сколько ты крови попортил родным, когда на мосту голый перед прыжком трусами размахивал… А сейчас ты в один конец едешь?

Советский спорт зашуршал газетой, пряча за ней взбагровевшее лицо. Испуганная девка на словах про голого и трусы оторвалась от окна и внимательно осмотрела салон.

Мотор внезапно взревел.

– Ай, бляха, вторую вместо четвертой воткнул, – прошептал, подмигивая, Клочковатый.

– …яха… долбаная коробка… вместо четвертой… – донеслось с места водителя.

– Что, прекратились разговорчики?! – оглядев салон, с достойной прапорщика Зарембо воинской умудренностью вопросил Клочковатый.

В салоне действительно все разом утихло. Испуганная опять глядела в окно, Советский спорт прятал наливное, как алыча, лицо за газетой, и даже бабки притихли и сникли.

Лишь Физкультурница буркнула было:

– И как без паспортов в автобусы пускают?..

И замолчала, ибо Клочковатый вновь скомандовал, не поворачивая к водителю лица:

– Ты там на дорогу шибче смотри, не дрова везешь, тебе еще ведомость сдавать.

– Я сейчас высажу кого-то! – пригрозил водитель.

– Я тебя сам высажу, – заявил Клочковатый.

И вдруг, подмигнув, заговорил вкрадчиво:

– А я знал, что брательника у тебя нет, знал… Брательник что ельник, а сестрица что шмелица. Козырь в снос, хваль под откос…

Я вежливо улыбался, а сам косил в окно. Стемнело. Заискрились фонари поста ГАИ. Испуганная попросила водителя остановить. Вышла, предварительно как-то странно мне улыбнувшись. А может быть, и не мне. Автобус уже тронул, зарябили по окнам фонари, а улыбка Испуганной все стояла перед глазами. Она будто просила у меня за что-то прощения. Как перед вечным расставанием между близкими людьми.

3

Перебирая колесами на искусственных ухабах, автобус проехал пост и сейчас прибавлял скорость. Уже различались вдали огни Прёта, и были они и как избавление, но и как тоска. И все же подходило к завершению путешествие, светлели мысли и подкрадывался сон. И пускай был он не к месту, какой уж сон в конце пути, однако напоминание о нем было как предвкушение. Забытья ли, забвения… И стало вдруг мягко и уютно. И Клочковатый притих, и лишь подвывал двигатель да мотало меж ухабов автобус. Все успокоилось и устаканилось, все пассажиры притерлись в автобусе, как детали в механизме, будто бы сроднились.

Внезапно дорога сменила направление.

Вираж, что описывал автобус, объезжая очередную выбоину, все длился и длился, и я понял вдруг, что не слышу шороха шин. Лишь двигатель выл, однако выл будто в безвоздушном пространстве, никуда не распространяя звук. Затем послышался треск. Автобус, на большой скорости пробив ограждение моста, летел в пропасть.

Очнулся я от боли в плече. Пахло псиной и паленой шерстью. Боль, сковывая ключицу, уже продиралась к голове. Сразу и не понял, где я и что произошло. Ощупал себя здоровой рукой, понял, что цел. На груди пальцы угодили во что-то липкое. Блевотина. И вновь напахнуло псиной. Помахал перед глазами рукой, пальцы раздваивались, шли полукружьем, словно японский веер, их было не сосчитать. Потом зрение сфокусировалось.

Понятно. Сотрясение мозга. Это ничего. Это, как говорил прапорщик Зарембо, на темп марш-броска не влияет.

Кое-как сел и огляделся. Светила луна, где-то вдалеке слышался шум машин, к ложбине спускался, неся покосившиеся кресты, заброшенный погост. Покореженный автобус был метрах в двадцати. Вероятно, меня выбросило через задние, багажные дверцы. Ближе к погосту слышалась возня. Кто-то удирал вверх по ложбине.

Голова кружилась и гудела, все двоилось и плыло, однако я добрел до автобуса. Водитель был мертв. Он наполовину вывалился из окна, на его лице застыла гримаса-улыбка, а в руке была зажата так и не сданная им ведомость.

«Отмучился, – почему-то подумал я. – Кончилась твоя дорога, болезный».

Пошел дальше, на шум возни. За кустами, у ручья, Геморройная и Физкультурница сидели верхом на Клочковатом и на Советском спорте и делали им искусственное дыхание. Странно как-то делали. Казалось, что рты у пострадавших находятся на уровне шеи или груди.

– Им под шею подложить что-то надо, – крикнул я.

Бабки обернулись, и в свете луны я увидел их вытянутые лица, окровавленные подбородки, растрепанные волосы и чумные глаза. Пугаться было некогда. Я развернулся…

Продираясь сквозь кресты и поросшие бурьяном могилы, я поперву слышал позади жалобный, будто бы мышиный, писк, однако вскоре он приотстал, а после и смолк.

Обернувшись назад, сквозь осаживающийся наземь туман в свете подавшейся вперед любопытной луны я увидел вдалеке Геморройную. Она лежала, уткнувшись в землю, насквозь проткнутая трухлявым могильным крестом с осыпавшейся перекладиной. Вероятно, пустившись без оглядки за мной в погоню, она напоролась на него и то ли теперь не