Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Белоруссии. Большевики были вынуждены согласиться, поскольку в это время Русская армия барона Врангеля пошла в наступление на юге. Правда, уже в октябре белые были отброшены, а потом и изгнаны из Крыма, но поезд уже ушел – поляки при поддержке Запада получили обширные территории России с тремя миллионами жителей. По контрасту, из Северной Европы приходили хорошие новости – еще 30 июня Ллойд Джордж и Красин договорились о скором подписании торгового договора. После этого Литва и Латвия признали РСФСР, а 24 октября то же сделала Финляндия.

Литвинов никак не комментировал все эти события – сидя в Копенгагене, он спешно закупал и отправлял в Россию заказанные ему товары, прежде всего те, что были подешевле. Например, 26 августа 1920 года он отправил Чичерину шифрованную телеграмму: «Я до сих пор отклонял предложения на обувь, приходится вновь запрашивать. Средняя цена тридцать – сорок крон. Из Италии предлагают сто тысяч военных ботинок по сорок лир. Оттуда же предлагают фланелевые рубахи по девятнадцать лир, рабочие костюмы по шестнадцать и штаны по четырнадцать, шинели по шестьдесят пять лир. Далее, можно иметь там же по сравнительно невысокой цене несколько сот аэропланов, до четырех сот грузовиков, пять бывших в употреблении, но в хорошем состоянии. Нельзя ли предлагать Италии нефть в Батуме. В Триесте нам удалось захватить полторы тысячи тонн меди, отправленные Центросоюзом из Владивостока.

Литвинов»[233].

На бланке телеграммы сохранилась ленинская рецензия «архи-важно», а слова «сто тысяч военных ботинок» и «несколько сот аэропланов» подчеркнуты рукой вождя. Ему приходилось заботиться буквально обо всем, работая по 18 часов, и уже через два года этот каторжный режим привел его в состояние нетрудоспособности. Что до Литвинова, то он тоже устал от этой напряженной работы и сумел добиться отзыва миссии, формальная задача которой – обмен военнопленными – подходила к завершению. В сентябре из Дании отправился очередной пароход с пленными, захвативший с собой Миланову и Зарецкую вместе с миссиями датского и немецкого Красного Креста, которые согласилась принять Россия. Шейнис пишет, что Литвинов вернулся домой этим же пароходом, но это не так – он на неделю уехал с семьей в Осло, «где пришлось урегулировать некоторые коммерческие дела». Там он встретился со сводным братом и создал вместе с ним Норвежско-русскую торговую компанию для поставки товаров в Россию.

Из Осло Литвинов отправился в Таллин, где узнал от оказавшегося там проездом Григория Зиновьева о своей отправке полпредом в Китай – это было полной неожиданностью. Он вспоминал: «Мне нетрудно было догадаться, что об этом постарались Чичерин и Карахан, которых пугало мое возвращение к работе в НКИД»[234]. Не исключено, однако, что руководство наркомата просто хотело направить накопившего немалый опыт дипломата на особо ответственный участок. Китай с его огромным населением, жившим крайне бедно, в Москве считали перспективным очагом революции и отношениям с ним придавали особую важность. После краха Колчака на Дальнем Востоке была создана «буферная» Дальневосточная республика, с которой Китай установил неофициальные отношения. Стремился он наладить связи и с Советской Россией, тем более что у обеих стран был общий враг – Япония, которая упорно отказывалась вывести войска как из русского Приморья, так и из китайской Маньчжурии. В этих условиях в Пекине требовался опытный советский дипломат – сразу скажем, что он появился там только в 1923-м и это был не кто иной, как отправленный туда полпредом Карахан.

Литвинов с женой и сыном Мишей в Осло. Сентябрь 1920 г. (Нац. биб-ка Франции)

Самого Литвинова, по его словам, «нисколько не тянуло на Восток» – прибыв 21 сентября в Москву, он поспешил встретиться с Лениным и убедил его, что будет гораздо полезнее на Западе. Он пишет, что был «совершенно неудовлетворен» заключенными в его отсутствие мирными договорами с Польшей и Прибалтикой и считал, что руководство НКИД пошло на слишком большие уступки (умалчивая, что окончательное решение во всех случаях принимал Ленин). Свое недовольство он не раз высказывал вслух, чем только укрепил неприязнь Чичерина. С Красиным тоже возник конфликт находясь в Копенгагене, Литвинов отверг претензии местного коммерсанта Иенсена, который уже давно продал какой-то русской фирме большую партию садовых семян и теперь требовал за них 7 млн крон. Позже его обращение попало к Красину, который в целях налаживания торговых связей с Данией решил удовлетворить претензии бизнесмена – надо сказать, подкрепленные документами. Возмущенный Литвинов обратился в Политбюро, и решение отменили – после он сам встретился с Иенсеном в Стокгольме и согласился уплатить ему половину суммы, чем датчанин был вполне удовлетворен.

Литвинов в 1920 г. (Из книги К. Шеридан)

Из Осло вместе с ним вернулись побывавший с визитом в Англии Каменев и его подруга – молодая английская скульпторша Клэр Шеридан, напросившаяся в Москву, чтобы лепить бюсты советских лидеров. Литвинова она описывала как «представительного, тучного, любезно улыбающегося мужчину». Клэр познакомилась с женой дипломата («У неё необычная короткая стрижка. Она произвела впечатление женщины, далёкой от политики и революционной борьбы») и сыном: «Миша говорит: «Зачем мой папа большевик?» – и просит свою маму позвать служанку и ничего не делать самой. Литвинов его просто обожает и балует без меры»[235]. В Москве она узнала нового знакомого лучше: «В Европе модно поливать Литвинова грязью и считать его ужасным чудовищем. Думаю, он хитрый дипломат. Каким бы он ни был, он лучше, чем кажется… К сожалению, у него резкие манеры»[236].

Резкость Литвинова ей пришлось испытать самой: «Внезапно, без всякого предубеждения, Литвинов, откинувшись в кресле, пронзительно посмотрел на меня своими маленькими глазками и произнёс: «А вы знаете человека по имени Рассел Кук?» Я очень удивилась и сказала, что знала одного молодого человека по имени Сидней Рассел Кук. Я так и не поняла, каким образом Литвинов мог услышать о нём… Тогда Литвинов спросил: «А он что, работает в английской разведке?» В этот момент я почувствовала, как у меня по спине побежали мурашки». Строившая из себя простушку Клэр, вероятно, сама работала на разведку и смогла замять разговор, но поняла, что ее собеседник хитер и расслабляться с ним не следует.

Однако хитрость Литвинова порой давала сбои – в Копенгагене он поверил заезжему американскому бизнесмену Вашингтону Вандерлипу, который отрекомендовался племянником Фрэнка Артура Вандерлипа, директора одного из крупнейших американских банков – National City Bank. Дипломат телеграфировал в Москву, что его посетитель «имеет рекомендательное письмо от Гардинга, будущего президента, который знает