Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

вспомнить, что уже 3 февраля для вывоза ценностей был создан Гохран, а 19 февраля Совнарком с подачи Красина утвердил монополию государства во внешней торговле. В промежутке, 11 февраля, полпредом в Таллин был назначен бывший нарком финансов Исидор Гуковский (в августе полпредом в Риге для той же цели стал другой партийный финансист – Яков Ганецкий).

Торгпредом при нем стал Г. Соломон, который с привычной желчностью описывал порядки в советской миссии так: «У Гуковского в кабинете шла деловая жизнь. Вертелись темные поставщики, шли темные разговоры… Гуковский тут же лично производил размен валюты. Делалось это очень просто. Ящики его письменного стола были наполнены сваленными в беспорядочные кучи денежными знаками всевозможных валют: кроны, фунты, доллары, марки, царские рубли, советские деньги… Он обменивал одну валюту на другую по какому-то произвольному курсу. Никаких записей он не вел и сам не имел ни малейшего представления о величине своего разменного фонда. Такая «деловая» жизнь вертелась колесом до вечера, когда все – и сотрудники, и поставщики, и сам Гуковский – начинали развлекаться. Вся эта компания кочевала по ресторанам, кафе-шантанам, сбиваясь в тесные, интимные группы… Начинался кутеж, шло пьянство, появлялись женщины… Кутеж переходил в оргию…»[252]. Соломон писал также, что торгпредству из Москвы поступало золото в слитках и монетах, подлежащее строгой отчетности, а вот полпредство получало бриллианты, которыми Гуковский распоряжался бесконтрольно.

Золото в основном отправлялось в Стокгольм для Российской железнодорожной миссии, которую возглавлял Юрий Ломоносов[253] – инженер-железнодорожник, давний знакомый Красина. Приехав из США, он по просьбе Ленина провел инвентаризацию паровозного парка страны и выяснил, что в нем осталось лишь 10 тысяч машин, причем таких изношенных, что легче было не чинить их, а купить новые. Он предложил проект постройки в Швеции за пять лет 1200 паровозов, который был утвержден СНК 16 марта 1920 года. На эти цели выделили 300 млн рублей (32,3 тонны золота), или четверть наличного золотого запаса. Хотя крупные производители в США и Германии предлагали построить паровозы за гораздо меньшую сумму, заказ передали малоизвестной шведской фирме «Нюквист и Хольм», выпускавшей не более 20 паровозов в год. В итоге золото отправили в Швецию, переплавили и большей частью вывезли в США.

Вывоз вовсю шел при Гуковском и продолжался при Литвинове, который быстро обратил внимание на то, что золото продается значительно ниже рыночных цен. Правда, первым это заметил еще в ноябре 1920 года Красин, сообщавший из Лондона: «Договоры, заключенные Ломоносовым со Шведским Банком, это какой-то золотой ужас. Они портят на много месяцев реализацию нашего золота на всех рынках»[254]. Литвинов, в свою очередь, 15 сентября 1921 года писал Ломоносову: «Мне удобнее послать вам золото русское или иностранное, если можете реализовать не ниже ревельских цен… К сожалению, Вы до сих пор, реализуя золото, не сообразовывались с ревельскими ценами»[255].

Юрий Ломоносов. (Из открытых источников)

К тому времени стало ясно, что шведская компания не справляется с заказом, и его передали в Германию. В конце 1921 года некий работник торгпредства в Берлине написал Красину, что «Ломоносов поместил заказ на 600 паровозов с самого начала по неимоверно высоким ценам… Паровозостроительные заводы в Германии выполняют заказы для немецкого правительства, для Румынии и для России. Для первых двух стран они получают за каждый доставленный паровоз от 1,5 до 2,5 млн марок, в зависимости от конструкции паровоза, за каждый же русский паровоз, доставленный в Россию…. от 14 до 16 млн марок»[256]. К 1923 году, когда миссия была официально закрыта, советской стороне передали не более 500 паровозов (точное количество так и осталось неизвестно).

Когда у Ломоносова потребовали отчета, он обиделся, уехал в Германию изобретать тепловоз, да там и остался. Но никто не наказал ни его, ни Красина, ни Литвинова – что вроде бы подтверждает версию, что истинной целью операции было не получение паровозов, а вывоз из страны золота. Но если так, то цель этого неясна – она не объясняется ни финансированием Коминтерна, ни тайными счетами большевиков в западных банках на случай краха их власти: после победы в Гражданской войне они были не нужны. Оставив в стороне «теории заговора», можно принять самую банальную версию – советские лидеры действительно пытались закупить на Западе необходимые стране товары, но не имели в этом (как и ни в чем, кроме разрушения власти) никакого опыта, поэтому доверялись сомнительным дельцам, вроде Ломоносова и Гуковского, и были нещадно обмануты. А те немногие партийцы, кто, как Красин и Ганецкий, были сведущи по финансовой части, тоже не упускали случая нажиться на безграмотности своих товарищей.

Литвинова это, судя по всему, не касалось – никто из его многочисленных недоброжелателей не заподозрил его в казнокрадстве. Правда, современные исследователи (например, С. Татаринов) предполагают, что он «был не прочь совместно реализовать/«попилить» эту уйму золота» с Ломоносовым[257]. Но эта версия основана только на том, что Литвинов, в отличие от Красина, до последнего терпел художества «паровозного короля», который вел себя с ним – напомним, уполномоченным СНК по валютным операциям, – капризно-повелительно, постоянно требуя новых поставок. На что Литвинов меланхолично отвечал: «В Москве золота не осталось, приходится ждать, пока подвезут из провинции, подсчитают и доставят в Ревель»[258]. Без сомнения, он знал о необъяснимом доверии Ленина к Ломоносову и, храня верность вождю, в точности выполнял его приказы.

Находясь в Таллине, Литвинов играл в осуществлении «паровозной аферы» самую активную роль, о чем говорит его переписка с Москвой. Например, 16 марта 1921 года он писал в Наркомфин: «Как мы уже неоднократно обращали Ваше внимание, золото, которое приходит в Ревель, упаковано очень плохо: ящики слабые, поэтому при перевозке могут легко разбиться и часть золота может пропасть. Просим Вас поэтому принять все зависящие от Вас меры к тому, чтобы упаковка была надлежащей, во избежание всяких потерь»[259]. При этом иногда он, не зная тонкостей дела, оказывался не на высоте. Однажды, по словам Г. Соломона, из Москвы поступили 10 коробок с бриллиантами, стоившими, по оценкам советских специалистов, миллион фунтов стерлингов. Впоследствии оказалось, что представители лондонской фабрики «Поликов» купили «шесть коробок лучших, отборных бриллиантов» за 365 тысяч фунтов стерлингов, сговорившись о цене с Литвиновым. Соломон писал, что он, узнав об этом, подпрыгнул в кресле: «Как?! За 365 000 фунтов! Не может быть!»[260]

Кроме золота и бриллиантов, через Таллин вывозились в Европу художественные ценности Антикварного экспортного фонда, которые в