Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

потрачено 78 млн долларов, из которых 28 млн выделило правительство США, 13 млн – Советская власть, остальное – различные благотворительные фонды[280]. Хотя в СССР значение американской помощи всячески преуменьшалось, она укрепила отношения двух стран и симпатии их народов друг к другу.

В канун завершения миссии АРА, 16 июня 1923 года, представители США в Москве дали неофициальный ужин, на котором присутствовали как Литвинов, так и его шеф Чичерин. Последний произнес хвалебную речь в адрес американцев, особо выделив главу гуманитарной миссии полковника Хаскелла, который «выполнил свою ответственную и трудную задачу в России с таким тактом и непревзойденным умением, с такой энергией и преданностью делу, что оставил после себя самые добрые воспоминания»[281]. В завершение он выразил надежду, что США «с их неисчислимой техникой и гигантским производством» вступят с Россией во взаимовыгодные экономические отношения, но этого пришлось ждать еще 10 лет.

Плакат АРА. 1921 г. (Из открытых источников)

Новый успех Литвинова привел к тому, что его стали все чаще вызывать в Москву для участия в заседаниях Совнаркома. Так, 23 августа он участвовал в подготовке приемки тех паровозов, что все-таки были построены в Германии и Швеции по заказу миссии Ломоносова. А 13 сентября решался вопрос о предоставлении концессии в Сибири шотландскому миллионеру Лесли Уркварту, до революции владевшему там горнодобывающими предприятиями.

Вопрос о возвращении в страну иностранных концессий стал подниматься с началом нэпа; активным сторонником этого был Красин, доказывавший, что иначе Россия не сможет возродить свое промышленное производство. Несмотря на его поддержку Уркварта, концессию тому так и не дали, но обсуждение этого вопроса подтолкнуло правительство к разрешению других концессий. Приехав тогда в столицу, Литвинов узнал о своем отзыве из Таллина, но вскоре вернулся туда еще раз. Ему нужно было забрать семью и доделать незавершенные дела – в частности, он добился обмена 167 эстонских коммунистов на 247 эстонцев, заключенных в советские тюрьмы. В середине октября он сдал полномочия новому полпреду Вадиму Старку и окончательно вернулся в Москву.

Глава третья

Между Генуей и Гаагой

Освоем изменившемся положении в НКИД Литвинов писал: «В отсутствие Карахана сотрудничество с Чичериным вполне наладилось; он предоставил мне полную свободу действий по управлению аппаратом и руководству западными делами, оставив за собой лишь восточные дела да, конечно, редактирование телеграмм Росты (впоследствии Тасса). Мало интересовался я и мелочными делами в сношениях с Прибалтикой, которые предоставил члену коллегии (Менжинскому, затем Ганецкому, Коппу, Стомонякову). Меня по-прежнему интересовала преимущественно проблема восстановления сношений с западным миром или, скорее, ускорения процесса»[282]. Процесс уже начался – еще в марте 1921 года Красин подписал в Лондоне англо-советское торговое соглашение, после чего такие же соглашения были заключены с Германией, Норвегией и Италией.

Хотя формально связь с Западом осуществляли торгпредства, подчиненные НКВТ, деятельность Наркоминдела в этом году тоже значительно оживилась. Это следует из годового отчета наркомата, который составлялся при участии Литвинова и был представлен IX съезду Советов в декабре 1921 года. В нем сообщалось, что штаты НКИД на 1 декабря составили 1301 человек и за год выросли на треть. Работали отделы Запада, Востока, экономико-правовой, печати и информации и управление делами, а также заграничные представительства, которых на конец года было 12 плюс пять торгпредств. В Москве было уже 23 иностранных миссии по сравнению с 13 в начале года[283].

Письмо Литвинова членам Политбюро с предложениями о выдаче концессий. 13 декабря 1921 г. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 9. Л. 1–2)

В сентябре в Брюсселе состоялась конференция европейских стран по вопросу экономического сотрудничества с Россией. Участники, тон среди которых задавала Франция, высказались за восстановление отношений, но только в обмен на признание царских долгов и возвращение иностранцам конфискованной у них собственности, что фактически привело бы к возрождению в стране капитализма. НКИД 28 октября ответил на это нотой, отвергающей попытки под предлогом помощи навязать изменение политического строя. Однако в ноте было и обнадеживающее для Запада заявление, что Советское правительство готово вернуть долги мелким держателям акций, которых были миллионы (особенно во Франции). В борьбе за их голоса на выборах европейские правительства 6 января 1922 года приняли на Верховном экономическом совете решение провести в марте конференцию по восстановлению России в итальянской Генуе, а 7 января официально пригласили на нее представителей Москвы.

В преддверии конференции союзники приняли несколько резолюций, разрешавших признать Советскую Россию и предоставить ей кредиты только после ее согласия уплатить огромные долги – 18 млрд золотых рублей. Но и при таких заведомо невыполнимых требованиях советская делегация отправилась на конференцию, хотя возглавил ее не Ленин, как планировалось первоначально, а Чичерин. Большевики боялись покушения на вождя, да и здоровье его оставляло желать лучшего. В состав делегации вошли главные фигуры советской дипломатии: Красин, Литвинов, Иоффе, Воровский, а также представители союзных республик, профсоюзные деятели, технический персонал – всего 63 человека.

«Назначив делегацию, – пишет Литвинов, – Ленин предложил Чичерину, Красину, Раковскому и мне, каждому в отдельности, изложить в записке, как каждый из нас представляет себе задачи и цели делегации на конференции. Это был своего рода экзамен. Я был против того, чтобы разоренное войнами и интервенцией советское государство нагрузилось миллиардными долгами, которым могут быть противопоставлены убытки от интервенции <…> и предлагал настаивать на предварительном признании советского правительства де-юре до рассмотрения вопроса о взаимных претензиях. Ленин признал мою записку наиболее правильной и наиболее близко подходящей к его установке»[284]. Возможно, Литвинов здесь преувеличивает свое влияние, как делал нередко, но Ильич, обращаясь к членам делегации, действительно наставлял их не соглашаться ни на признание долгов, ни на возвращение иностранцам национализированных предприятий – в общем, «торговаться до последнего».

Письмо Литвинова Л. Троцкому о подготовке к Генуэзской конференции. 16 января 1922 г. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 3. Л. 1)

В своей записке, датированной 8 апреля, Литвинов призвал сразу готовиться к тому, что конференция потерпит неудачу из-за несходства позиций ее участников. При этом он считает возможным достижение признания Советского государства отдельными странами – прежде всего Германией. Далее кратко излагается программа действий делегации: «Ввиду вероятности разрыва в самом начале конференции делегация излагает хотя бы вкратце свою аргументацию по всем вопросам: отказ от уплаты долгов, наш выход из европейской войны, наши контрпретензии, восстановление хозяйства Европы. По общеевропейским вопросам восстановление возможно лишь