Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Шарж на Литвинова, сделанный одним из западных журналистов на Генуэзской конференции. (Из открытых источников)

Чтобы сплотить участников, 19 мая Ллойд Джордж потребовал от Чичерина немедленного принятия меморандума – иначе не будет никакого восстановления отношений и никаких кредитов. В советской делегации царило уныние, но вернувшийся с заседания финансовой комиссии Красин быстро исправил положение. Европейцам 11 мая зачитали встречный меморандум о том, что в торговом соглашении между РСФСР и Великобританией от 16 марта 1921 года уже содержится пункт о взаимном прекращении враждебной пропаганды. Теперь Москва предлагала распространить его на все страны Антанты – если, конечно, они в свою очередь прекратят поддерживать противников Советской власти. Делегаты задумались, а тем временем 16 мая торговый договор с Россией заключила Чехословакия, сославшись на германский пример. Англичане и французы поспешили свернуть конференцию, договорившись продолжить обсуждение российской темы летом.

Фото Литвинова, сделанное во время Генуэзской конференции. (Нац. биб-ка Франции)

Хотя видимых результатов Генуя не принесла, советская делегация сочла ее успешной – хотя бы потому, что впервые смогла участвовать на равных в важнейшем международном мероприятии. С Чичериным как ее главой разделил успех Литвинов, о чем справедливо пишут Н. Любимов и А. Эрлих: «Основная организаторская работа советской делегации по всем вопросам политики и дипломатии была в руках М.М. Литвинова. Он давал указания экспертам подготовить соответствующие материалы. М.М. Литвинов был в Генуе участником ряда комиссий… где он активно выступал по важнейшим политическим и экономическим вопросам… Опыт революционной работы в эмигрантские годы в Англии и последующая деятельность как советского дипломата еще до Генуи придали ему авторитет не только среди членов и всего аппарата советской делегации, но и среди многих отдельных делегатов западных держав»[301].

Впрочем, не все советские делегаты были довольны Литвиновым: заведуя финансами, он по своей привычке максимально ограничивал расходы. Однажды глава НКИД Армении (до 1923 года у советских республик были такие ведомства) Александр Бекзадян взмолился: «Максим Максимович, не прижимайте нас. Посмотрите вокруг: солнце, море, сплошная красота. Душа жаждет хоть немного веселья. Раскошельтесь, дорогой!» Литвинов отказал, не помогла даже жалоба Чичерину, который только вздохнул: «Ничего не могу поделать. Вы же знаете, кто и какие полномочия дал Максиму Максимовичу»[302]. Если верить Литвинову, Чичерин во всем его слушался и даже говорил, что не будет ходить без него на заседания: «У Литвинова есть линия, у меня же линии нет…»[303]

После окончания конференции большая часть делегатов 19 мая выехала в Москву. Но отдыхать Литвинову не пришлось – уже через шесть недель в Гааге была намечена новая конференция, на этот раз посвященная исключительно экономическим отношениям России и Запада. Ленин, довольный этим, телеграфировал Чичерину в Геную: «Новая конференция месяца через три для нас самая выгодная вещь» – он надеялся убедить иностранные фирмы взять концессии в России. Но Литвинов в это не верил, как и сам нарком; он сказался больным, и советскую делегацию возглавил Максим Максимович. Помимо него, в Гаагу отправились Красин, Крестинский, Раковский и Григорий Сокольников[304], вскоре ставший наркомом финансов и «отцом» денежной реформы, давшей Советскому государству твердую валюту.

Накануне отъезда Литвинов дал интервью корреспонденту «Известий». «Гаага, – сказал он, – продолжение Генуи. Гаагской конференции предстоит продолжать работу, начатую в Генуе, и с того именно места, на котором в Генуе остановились. Возвращаться к исходным пунктам генуэзских переговоров, как этого требует Франция, значило бы совершать сизифову работу, не ведущую ни к какой цели. Если в Генуе не было достигнуто окончательного соглашения, то все же можно констатировать, что по некоторым пунктам мы со своими противниками договорились, правда, условно»[305]. Зная, что это интервью прочитают на Западе, он давал понять: Россия готова к переговорам, но не собирается ради кредитов поступаться ни своим суверенитетом, ни коммунистической идеологией.

Делегаты стран Запада на Гаагской конференции в июле 1922 г. (Из открытых источников)

В Гаагу советская делегация прибыла через Берлин 26 июня. Оказалось, что конференцию разделили на две комиссии: на «русской» западные делегации заседали вместе с советской, на «нерусской» – отдельно от нее. Состав участников говорил, что их главной целью будет возвращение национализированной собственности. Если английскую делегацию формально возглавлял глава Торговой палаты Филип Ллойд Грим, ставший позже лордом Суинтоном, то фактически ею руководил лишенный концессии и жаждавший компенсации Лесли Уркварт. Литвинов пошел на неожиданный для советского «комиссара» шаг – в день приезда собрал 60 иностранных журналистов и выступил перед ними. 28 июня сообщение об этом появилось в «Правде»:

«Журналисты с большим вниманием выслушали заявление Литвинова. Последний категорически опроверг лживые слухи… об изменениях во внешней и внутренней политике Советского правительства и т. д. Он ясно подчеркнул, что политика Советской России в отношении Запада та же, что и в Генуе, но в отличие от Генуи российская делегация рассматривает данную конференцию как исключительно деловую и посвященную главным образом вопросам кредитов. Ответив на многие вопросы, Литвинов поделился с журналистами информацией и о видах на урожай, и о процессе эсеров. По общим отзывам, заявления Литвинова произвели своей ясностью и отчетливостью наилучшее впечатление. Можно ожидать, что в Гааге, как и в Генуе, российская делегация явится центром внимания»[306].

На открывшейся 29 июня конференции советским представителям сразу предъявили требования возврата национализированных предприятий. Литвинов вспоминал: «Я имел своим партнером уже не покладистого и готового к компромиссам Ллойд Джорджа, а твердолобого, негибкого и крайне недружелюбно относившегося к нам Ллойд Грима, на которого к тому же давили французы и бельгийцы»[307]. Когда он твердо заявил, что восстановление права собственности иностранцев на предприятия в России исключено, последовало другое требование – сдать эти предприятия в аренду прежним владельцам. Литвинов так же твердо ответил: «Для ясности я хотел бы указать, что главной заботой Российского правительства вовсе не является сдача некоторых предприятий в аренду частным арендаторам. Российское правительство не руководствуется соображениями о том, принадлежали ли эти предприятия частным лицам, государству или какой-нибудь организации. Оно руководствуется исключительно полезностью, интересами Российской республики»[308].

О том, что имелось в виду, европейские делегаты получили представление 12 июля, когда им был вручен список предприятий, предназначенных для сдачи в концессию. Б. Штейн, бывший секретарем делегации, пишет: «Когда этот список был вручен, началась невероятная суматоха. Нам на память пришел рассказ одного