Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

греческого писателя. В рассказе описывается двор греческого царя в Пирее. При этом дворе была обезьяна, которую научили плясать. Однажды, когда обезьяна плясала, кто-то бросил ей горсть орехов. Обезьяна забыла все на свете и бросилась подбирать орехи. Она снова стала обезьяной. Вот такое зрелище и являла собой конференция, когда советская делегация представила список концессионных предприятий. Все лихорадочно бросились на этот список, выискивая в нем «свои» предприятия. Но список выглядел весьма странно. Например, предприятия Уркарта были разделены на три разных концессионных объекта, причем все они принадлежали разным отраслям советской промышленности. Так началась свалка между будущими концессионерами»[309].

Уркварт в негодовании внес проект резолюции, запрещавший любому бизнесмену брать концессии в Советской России, пока там не разрешат частную собственность. Свою лепту внес и посол США в Нидерландах, выступивший 15 июля против любого соглашения с большевиками. Стало окончательно ясно, что конференция окончится неудачей, и 18 июля Литвинов написал Чичерину: «При данном составе иностранных делегаций, в особенности английской, при явном стремлении французов и бельгийцев во что бы то ни стало сорвать конференцию ожидать каких-либо результатов от Гааги было трудно. Более глубокой причиной является внезапно выдвинувшаяся во всей своей катастрофичности германская проблема, поглотившая все внимание английского правительству. Для решения этой проблемы Ллойд Джорджу требуется на время сблизиться с Францией, и, как раньше бывало в подобных случаях, первой уступкой со стороны Ллойд Джорджа является русский вопрос»[310].

Лесли Уркварт. (Из открытых источников)

В Гааге проявилась манера, ставшая характерной для Литвинова как дипломата, – даже при полной неудаче переговоров не рвать полностью отношения с другой стороной, а оставлять мост для налаживания контактов в будущем. На последнем заседании конференции он выступил примирительно, пообещав «известные уступки», если западные страны согласятся предоставить России кредиты. Ответ был решительным и единогласным: кредитов не будет. «Правда» 22 июля писала: «Выступление тов. Литвинова сорвало маски с союзных экспертов, занятых сдиранием шкуры… Советская делегация сделала хорошо, что установила, кто против мира между Советской Россией и капиталистическими странами. Эта правда послужит делу Советской России в разоблачении хищнической политики держав, которые «собрались восстанавливать русское и мировое хозяйство», сдирая шкуру с русского крестьянина и рабочего»[311].

В той же газете на следующий день появилась басня Демьяна Бедного «Антантовская лиса и советский журавль», восхваляющую дипломата:

Литвинов, честь ему и слава,

Смышленый парень и не трус:

Вокруг него шумит облава,

А он сидит, не дует в ус…

Журавль советский осторожен,

Но прям (зачем ему хитрить?).

С лисою, правду говорить,

Не ищет дружбы он интимной.

Но при любезности взаимной

Все ж можно кашу с ним сварить[312].

Еще до завершения конференции Литвинов, Красин и Крестинский направили в Совнарком доклад о ее ходе, где говорилось: «Было совершенно ясно, что некоторые участники Нерусской комиссии, наиболее возражавшие в Генуе против созыва Гаагской конференции, пытавшиеся в промежутке между Генуей и Гаагой сорвать конференцию, наиболее заинтересованные в продлении финансово-экономической блокады России и являющиеся главным препятствием к хозяйственному восстановлению Европы, стремятся возможно скорее ликвидировать конференцию, опасаясь, в случае ее продления, распада своего антирусского фронта. Это им удалось, конференция прервана преждевременно, не закончив своей работы и не выполнив стоявших перед ней задач. Но российская делегация твердо убеждена, что эти задачи в ближайшем будущем найдут свое разрешение иным, не менее, если не более удобным для Советской России путем»[313].

Советская делегация выехала из Гааги 25 июля и в тот же день прибыла в Берлин. Там, в здании советского полпредства на Унтер-ден-Линден, Литвинов решил провести большую пресс-конференцию для иностранных журналистов. Рассказав об итогах Гаагской конференции (точнее, об их отсутствии), он – конечно, по согласованию с Москвой – объявил об изменении принципов советской политики. Отныне переговоры будут вестись не с Западом в целом, а с отдельными странами и по конкретным вопросам. А что касается долгов, то пускай господа журналисты запомнят и проинформируют своих читателей – точный срок их возврата ни он, ни кто-либо другой сообщить не может. «Известия» 27 июля писали: «Тов. Литвинов закончил категорическим заявлением, что соглашения между Россией и Европой возможны лишь в том случае, если каждое из европейских правительств предъявит свои требования отдельно, ибо единение между державами возможно лишь на почве максимальных франко-бельгийских требований, которые Россией не будут приняты ни теперь, ни через пятьдесят лет»[314].

Члены коллегии НКИД. Слева направо: М. Литвинов, Г. Чичерин, Л. Карахан, Я. Ганецкий. 1922 г. (Из открытых источников)

Политика достижения соглашений с отдельными странами, начатая Рапалльским договором, быстро дала свои плоды. Не через пятьдесят, а всего через два года дипломатические отношения с Советским государством установили Англия, Франция, Италия и еще десяток европейских государств. Но уже тогда руководство страны высоко оценило работу советских дипломатов в Генуе и Гааге. В речи на IV сессии ВЦИК 31 октября Ленин подчеркнул, что советская внешняя политика продемонстрировала успех в глазах всего мира. А 14 ноября Литвинов получил повышение, сделавшись первым заместителем наркома по иностранным делам. В этом качестве он стал организатором новой международной конференции, на этот раз в Москве. Мельком прозвучавшая и тут же отвергнутая ввиду нереалистичности идея о всеобщем разоружении была использована в ноябре 1922 года, когда Совнарком предложил пограничным европейским странам созвать конференцию по разоружению. Согласились участвовать все соседи, кроме Румынии, которая поставила условием признание оккупации ею Бессарабии, на что Москва пойти не могла.

Главой советской делегации снова стал Литвинов, поскольку Чичерин в это время отправился в Лозанну – там открылась международная конференция для урегулирования отношений с Турцией. Прежние договоры, заключенные западными странами с побежденной Османской империей, утратили силу после превращения страны в республику под властью националиста Кемаль-паши. Попытки Запада свергнуть его путем интервенции провалились благодаря помощи Советской России, предоставившей туркам оружие и другую помощь (включая, кстати, почти 10 тонн «царского золота»). Однако Кемаль вовсе не собирался строить у себя социализм и воспринимал большевиков как удобного, но временного союзника. Это проявилось в Лозанне, где делегат Турции Исмет-паша после бурной защиты Чичериным турецкой позиции отошел от нее, приняв предложения Англии о пропуске в Черное море военных судов всех стран, что было угрозой не только для Турции, но и для России. Однако англичане потребовали новых уступок, и в феврале 1923 года конференция прервалась.

Тем